Ожидая увидеть похожую картину, перемещаюсь к Даниэлю, нахожу его ладонь.
И вдруг с удивлением обнаруживаю, что тот почти цел. Почти, потому что кровью залита правая часть лица.
Падаю на колени, прижимаю ухо к его груди…
Жив! Сердце отстукивает слабый ритм, а легкие исправно прокачивают воздух.
– Даниэль! – приподнимаю его голову. – Ты меня слышишь?!
Тот молчит.
Схватив валяющуюся рядом балду, подскакиваю к двери и пять раз с равномерным интервалом бью по металлу.
* * *
Дальнейшее происходило словно в густом, вязком тумане.
В медблок я спускался самостоятельно, неотступно следуя за носилками, на которых лежал Даниэль. Сам разделся в кабинете врача, сам улегся на операционный стол. И после этого провалился в неизвестность…
Очнулся под вечер. Я лежал на обычной кровати, рядом кто-то сидел на стуле и читал книгу.
Настроив резкость, узнаю Чубарова.
– Эй, тебе же нельзя читать.
Тот подскакивает, словно ужаленный.
– Евгений Арнольдович! Вы очнулись?
– Вроде того.
– Как ваше самочувствие?
Смотрю на левое плечо, осторожно трогаю тугую бинтовую повязку…
– Нормально. Почти не болит. Там что-то серьезное?
– Глубокая рваная рана. Кость не задета, но мышечная ткань повреждена основательно. Я присутствовал на операции в качестве второго ассистента, мне разрешил местный хирург. Он, кстати, неплохой специалист.
– Что за операция?
– Ничего особенного, – успокаивает Андрей Викторович. – Он обработал и зашил рану. А я испросил у него разрешения делать вам перевязки. Никогда не доверял младшему медперсоналу, а здешних медсестер вообще побаиваюсь. Так что лучше уж я сам за вами пригляжу…
– Я не против.
Помолчав, словно побаиваясь услышать страшную весть, я все же спрашиваю о главном:
– Что с Даниэлем?
Чубаров отводит взгляд. Потом набирает полную грудь воздуха и выдыхает:
– Плох Даниэль. Здешняя операционная не приспособлена для сложных операций, да и соответствующих специалистов нет. Единственный хирург сделал все, что мог.
– Так он жив?
– Да. Лежит в коме.
Напряжение отпускает. Главное – жив. Даниэль – сильный, здоровый мужик, и я искренне надеюсь на его выздоровление.
– Это еще не все, – печальным голосом сообщает Андрей Викторович.
Молча смотрю ему в глаза, гадая, что же еще он припас напоследок…
– Нашим товарищам не повезло в турнире забойщиков.
Покопавшись в памяти, я припоминаю последнюю встречу с Гошей и Антохой. Они действительно заявились для участия в турнире. Как, впрочем, и Степаныч с Серегой.
– В каком смысле не повезло? Не стали победителями?..
– Все четверо попали под завалы.
– Все?!
– Да. Трое погибли. Степаныч остался жив, но состояние крайне тяжелое.
Вот это новость.
– Надежда есть?
– Лежит в реанимации. В сознание не приходит, – качает Чубаров головой. – Врачи сомневаются, что он выживет…
* * *
Ужин в палату принес Чубаров. Поначалу он попытался пристроить поднос на одеяло, но я наотрез отказался признать себя лежачим.
– У меня проблемы с плечом, а не с ногами или головой, – решительно усаживаюсь на постели. – Давай сюда мои тарелки, умираю с голоду…
За ужином бывший врач с опаской и уважением интересуется ходом турнира на пятнадцатом уровне. Не углубляясь в детали, делюсь впечатлениями. А в конце рассказа добавляю:
– Так что наш главный враг повержен, и никто тебя больше по голове не тюкнет. Ты, кстати, сам-то оклемался?
– Да, вполне, – веселеет он. – И знаете, кажется, моя квалификация понравилась местному хирургу.
– О как. Надеешься найти тут приют и работу?
– Неплохо было бы. Шахтер ведь из меня никудышный, сами знаете.
– Неплохой вариант вернуться к профессиональной деятельности, – говорю я вслух.
А про себя думаю: «Для тебя, Андрей Викторович, это один из немногих вариантов выжить на этой шахте. Выжить и здоровеньким вернуться домой».
Аппетит был в порядке, с ужином я расправился за пять минут.
– Спасибо, дружище, – передаю поднос с пустыми тарелками. – Как там наш Даниэль?
– Пока в реанимации.
– У него травма головы?
– Да, черепно-мозговая травма.
– Жить будет?
– Думаю, да, – кивнул Чубаров, вновь избегая смотреть мне в глаза. – Но пока остается главный вопрос: будет ли он нормальным человеком.
– Неужели все так серьезно?
– Понимаете, Евгений Арнольдович, ему только сегодня сделали сложнейшую операцию.
Пока еще рано говорить о последствиях. Пройдет несколько дней, посмотрю на его динамику и отвечу на ваш вопрос…
Российская Федерация, архипелаг Земля Франца-Иосифа, остров Солсбери. Шахта. Некоторое время спустя, день тридцать первый
– Евгений Арнольдович! – врывается в палату радостно-возбужденный Чубаров.
– Да, – приподнимаюсь на локтях.
– У меня потрясающая новость!
Я ожидал услышать как минимум весть о полном исцелении Даниэля. Но нет. Бывший врач брякнулся на пустующую соседнюю койку и выпалил:
– Местный хирург будет ходатайствовать перед исполнительным директором о моем переводе из разнорабочих в его ассистенты. Представляете?!
Упав на подушки, делаю над собой усилие и улыбаюсь:
– Поздравляю.
В процессе выздоровления у меня было достаточно времени, чтобы вспомнить проведенные на шахте дни, аккуратно разложить по полочкам имеющиеся факты, хорошенько поразмыслить и кое-что проанализировать. К тридцать первым суткам исполнения моего контракта в голове сложилось довольно четкое представление о происходящем. Однако делиться своими выводами я ни с кем не торопился. В том числе и с Чубаровым. Почему? Все просто.
Во-первых, некоторые выводы строились на предположениях и требовали серьезной проверки. Во-вторых, даже если мои умозаключения и ужасные догадки подтвердятся, то потребуется какое-то решение, дабы спастись самому и спасти друзей.
Увы, решения пока не было.
* * *
Рана подживала, левая рука работала; на плече оставалась легкая повязка, под которой багровел сросшийся шов.