– А мне это зачем?
– Выкручиваешься, – предположил Тульчин. – Пытаешься выиграть время.
– Тьфу ты, – с горечью произнес Барабанов.
Высказывание было, с учетом субординации и прочих страшных вещей, решительно неуместное и абсолютно бессодержательное. Но Андрей Константинович успел неплохо изучить Валеру Барабанова, и именно этот откровенно неуставной, бессмысленный возглас заставил его засомневаться еще сильнее: а может, все-таки не врет?
Он благоразумно воздержался от попытки помассировать снова разболевшееся плечо. Правая рука висела на перевязи и по-прежнему воспринималась как посторонний неживой предмет. Даже хуже, потому что посторонние неживые предметы не имеют свойства болеть.
– Хорошо, – сказал он и раздраженно ткнул пальцем в клавишу. Большой экран погас, на настольном мониторе вместо смазанной, не в фокусе, рожи в темных очках и знакомого до отвращения «БМВ» появилось смеющееся лицо Виктории Дмитриевны. – Давай еще раз по порядку, с самого начала: место, время, цель… э… гм… обстоятельства встречи – не торопясь, шаг за шагом. Ты ведь далеко не дурак и наверняка понимаешь, что из этого кабинета у тебя только два выхода: либо на волю, либо на нары.
– Три, – поправил Барабанов, красноречиво указав глазами на висящую в дальнем углу темно-синюю портьеpy. – Причем третий тоже раздваивается: или в серые кардиналы, или в расстрельный коридор. Верно?
– Давай не отклоняться от темы, – устало предложил Тульчин.
– Есть не отклоняться. Итак! Место: кафе «Вертопрах», улица Тверская-Ямская, двенадцать. Время: вчера около полудня, где-то от одиннадцати пятидесяти до двенадцати тридцати. Точнее не скажу – виноват, был не вполне трезв…
– Стоп, – неожиданно севшим голосом перебил его Тульчин. – Во сколько?! Да нет, братец, уж тут-то ты точно приврал!
– Возможно, – легко согласился майор. – Говорю же: был не совсем трезв ввиду расстроенных чувств. Но те, кто меня фотографировал, наверняка вели хронометраж. Так что подтвердить или опровергнуть мои слова вам, товарищ генерал, буквально раз плюнуть. Стоит просто снять телефонную трубку, и все станет ясно.
– И на что, интересно, ты рассчитываешь? – кладя ладонь на трубку внутреннего телефона, осведомился Тульчин.
– На помощь и поддержку сообщников, – сказал Барабанов. – Нас тут, чтоб вы были в курсе, целая банда – тайное общество Хвоща и Мочала, глубоко законспирированный союз последователей учения святого Стивена Кинга и преподобного Владимира Жириновского. Наша Библия – труды Кафки, наша конечная цель – установление больничного режима клиники имени Кащенко на всей территории России, затем – таможенного союза. А в перспективе, сами понимаете, и по всему миру…
– Идиот, – сказал Андрей Константинович и, передумав звонить по внутреннему телефону, сгреб со стола плоский, не по размеру увесистый прямоугольный блин мобильного.
– Так, а я вам о чем? – пожал плечами майор. – На то и расчет: таких, как я, не сажают.
Воздержавшись от продолжения дискуссии и уже далеко не впервые поймав себя на том, что ведет ее в каком-то странном, ненадлежащем, чересчур легком и где-то даже граничащем с дружеской фамильярностью тоне, генерал нажал клавишу, помеченную цифрой три. При этом ему подумалось, что увенчанный благородными сединами хлыщ с замашками британского лорда, несмотря ни на что, стремительно делает карьеру, о которой он, Андрей Константинович, не так давно запретил ему даже мечтать: становится его, генерала Тульчина, доверенным лицом. Гляди-ка, со дня того памятного разговора еще и недели не прошло, а он уже значится в списке быстрого набора – говоря иными словами, в личном рейтинге генерала Тульчина – под третьим номером! Барабанов не значится, Уваров не значится, а этот – нате, любуйтесь – тут как тут!
Федосеев ответил сразу, как будто ждал звонка. А впрочем, он его, конечно же, ждал – просто потому, что таков был прямой приказ начальства: оставаться неподалеку и быть наготове. Он всегда находился где-то поблизости и пребывал в полной боевой готовности; он был отменный, прямо-таки эталонный служака, и именно это больше всего в нем и настораживало.
– Когда были сделаны снимки? – избегая имен и званий, резко спросил Тульчин.
– Вчера, – со спокойной готовностью ответил подполковник Федосеев, – около полудня. Встреча в кафе продолжалась с двенадцати ноль-четырех до двенадцати десяти.
Генерал прервал соединение и осторожно, словно боясь повредить, опустил телефон на стол.
– Интересное кино, – задумчиво произнес он. – Твои показания о времени встречи подтверждаются, майор. И я не допускаю даже мысли о том, что снимки могли подделать. Тем более что ты сам только что признал их подлинность.
– Но?.. – слегка подтолкнул его майор Барабанов.
– Но! Вот то-то и оно, что «но»… Но вчера в это же самое время – сколько-то там минут разбежки, с учетом дистанции, можно смело не принимать во внимание – полностью подпадающий под известные приметы водитель вот этой самой машины с этими самыми номерами стрелял в меня из «Стечкина» с глушителем у меня на даче. А я, как белорусский партизан, истекая кровью, геройски отстреливался из дробовика. Что же это получается – их двое, что ли?
– Если вы не врете, – Барабанов сделал паузу, давая генералу возможность по достоинству оценить этот изящный пассаж, – и вам не померещилось спьяну, то – да, двое. Это как минимум. Причем настоящий из них только один. Что я уже битый час и пытаюсь довести до вашего сведения.
* * *
– Ответь мне на один вопрос: как можно так метко стрелять и при этом быть таким идиотом? – спросил водитель золотистого «лексуса» с трехцветной, под государственный флаг, наклейкой спецпропуска под ветровым стеклом, после чего резким шлепком ладони прихлопнул у себя на шее комара.
Они сидели на корточках около маленького костерка. Вокруг в полном безветрии молчал еловый лес – днем безрадостный и мрачный, сейчас, в темноте, он давал богатый урожай хвороста, которого тут было буквально навалом – только руку протяни. В безоблачном ночном небе горели густые и яркие, каких ни за что не увидишь в городе, россыпи звезд, над черными, будто мастерски вырезанными из окрашенного тушью плотного картона, верхушками елей зависла кособокая, уже заметно идущая на убыль луна. В темноте за их спинами таинственно поблескивали стеклом, лаком и хромом припаркованные бок о бок машины – описанный выше золотистый «лексус» и печально известный черный «БМВ». С учетом костерка, звезд и всего остального они напоминали пасущихся на ночном привале стреноженных боевых коней, вороного и рыжего.
– Не понял вопроса, – сказал подполковник Молчанов. Он прутиком выкатил из пышущих оранжевым жаром углей белесую, в черных пятнах обуглившейся кожуры картофелину, разломил надвое каменными, нечувствительными к боли пальцами, подул на крошащееся, зернистое и белое, как сахар, курящееся горячим паром нутро и с аппетитом, пачкая щеки черным, в него вгрызся. – Сформулируй иначе, – пытаясь прожевать огненно-горячее, шумно дыша через рот и оттого выражаясь в меру невнятно, предложил он. – Как-то более информативно и менее оскорбительно. Не касаясь моих умственных способностей и не забывая о результативности моей стрельбы.