— Хорошо. Я скажу, — поднялся авторитет по кличке Гнутый. — Я скажу от себя. Но я скажу за всех!
Все согласно кивнули головами, делегируя Гнутому представительские полномочия.
— Мы пригласили тебя, Король, потому что у нас к тебе дело. У всех нас к тебе одному. Потому что это дело, которое нужно всем.
Все снова кивнули.
— О чем толк! Разве я когда-нибудь отказывал вам в том, что мог для вас сделать? Разве кто-нибудь может сказать, что я не помог ему в беде, где бы он ни находился — на свободе или у ментов за пазухой?
— Нет. Мы не можем сказать, — ответили авторитеты.
— Я всегда делал то, что мог делать и о чем меня просили, — повторил Папа.
— Но это особое дело.
— Вы все всё за меня знаете! Я не боюсь никаких дел. Если они не против нашего с вами закона.
— Наше дело за закон, — успокоил Гнутый.
— Тогда говорите.
— Нам надо завалить барина. Всем надо. Папа посмотрел по сторонам. Все снова кивнули.
— Я знаю этого барина?
— Ты знаешь этого барина. Этого барина знают все. Он сидит на городе. В Большом доме. В большом кабинете.
— В самом большом кабинете?
— Нет. В том, что поменьше. Но он все равно барин.
— Зачем вы его хотите валить?
— Он сделал много зла. Нам всем. Он давит наших братанов. Он открыл зеленый семафор чеченам. Чеченам не нужен мир. Чечены хотят войну. Мы не хотим войну. И не хотим чеченов. Нам надо убрать барина.
— Он высоко сидит.
— Он очень высоко сидит. Он так высоко сидит, что нам до него не достать.
— Но если не можете достать вы, как достану я?
— Ты можешь достать. Мы знаем. И потому просим тебя. Все.
— Я никогда не отказывал вам в просьбах. Вы знаете. Но я не отказывал в просьбах, которые мог сделать. Эту просьбу я не могу сделать.
— Можешь.
— Как?
— Мы знаем, что у тебя есть мочила. Который может достать высоко. Так высоко, как сидит Хозяин. Потому что он клевый мочила!
— У меня нет мочилы.
— Мы знаем, есть! Мы знаем за мочилу через твоих людей.
— Этот мочила не мой мочила. Этот мочила мочил меня.
— Мы знаем за мочиловку. Но мы знаем, что ты подбивал к нему клинья.
— Я подбивал к нему клинья, но он не мой. Он не согласится.
— Согласится, если ты попросишь. Ты попросишь?
— Я могу попросить, но я уверен в ответе.
— А ты попросишь очень хорошо. И тогда он тебе не откажет.
— Вы что, наезжаете на меня?
— О чем ты? Ты же знаешь наши законы. Мы равны перед тобой. А ты перед нами. Мы не можем наезжать на равного нам. Мы только просим. И уверены, что ты не откажешь. Потому что свалить барина — это сделать хорошо всем. Барин продался чеченам. Чечены хотят войну. Война не нужна никому.
— За такого барина пойдет большой шухер. За такого барина менты сделают облаву.
— Тебе не надо бояться за облаву. За облаву пусть боится мочила.
— Я могу подумать?
— Ты можешь подумать. Но только здесь.
«Подумать здесь» означало многое. Означало, что в случае отказа Папу могли сделать кудлатым. И могли осудить. Не выходя из этого помещения. Слишком многие авторитеты имели на него виды, чтобы теперь не использовать его отказ против него. Отказ от общей просьбы — это почти приговор.
Папу очень ловко загнали в угол, заманив на сходку. Собранную персонально для него. Если он скажет нет — его кончат. Если выполнит требование — они его руками уберут барина, за которого он получит вышку. Потому что за барина мотают больше чем за мента. В любом случае они сорвут банк.
Папа внимательно осмотрел присутствующих авторитетов.
Знать бы, кто из них обижник, затеявший дело, а кто просто зритель. Обязательно знать! Чтобы поквитаться, когда представится возможность. А пока...
— Хорошо. Я скажу мочиле за барина. Потому что ваша просьба для меня закон. И кончим на этом.
Но авторитеты молчали. И молча и выжидающе смотрели на Папу.
— Я сделаю барина, — повторил Папа. И после очень долгой паузы добавил: — Век воли не видать!
Все разом задвигались, заговорили.
Слова клятвы были сказаны. Теперь ходу назад Папе не было. Потому что за нарушение воровской клятвы сход знал только одно наказание — смерть.
Впрочем, что так, что эдак, все одно — смерть. Только если отказаться, то здесь и сразу. А если согласиться, то возможно...
— Я очень рад с вами быть знаком, — сообщил референт второго помощника атташе по культуре Иванову и стоящему рядом с ним генштабисту. — Моя великая страна Соединенные Штаты Америки будет очень сильно благодарить вас за ваше сотрудничество.
— Когда благодарить? — задал заученный вопрос Иван Иванович.
— Очень, очень скоро благодарить. А сейчас я вам хочу дать инструкции и очень радостно сообщить, что на вас в Нью-Йорк-Сити-банке открыты именные счета, на которые положены первые взносы.
— Сколько? — спросил Иванов.
— Но! У нас, у американцев, нельзя спрашивать, сколько ты имеешь денег. Это, как бы сказать по-русски, — некультурный вопрос. Мы обязательно сообщим ваши деньги персонально каждый из вас. Для чего дадим вам два телефона. Для вас. И для вас. Теперь мы больше не будем видеться так, чтобы вместе. Только каждый сам. Надеюсь, вы правильно понимаете, что это из-за заботы о вас.
— А гражданство? — поинтересовался Иван Иванович. — Вы за него, — кивнул на генштабиста, — обещали гражданство. Я его привел.
— О ее, ее. Гражданство будет.
— После дождичка в четверг?
— Но. В четверг очень рано. Может быть, месяц, другой. Гражданство — это очень трудный вопрос. Все хотят гражданство моя страна! Все стоят, как это говорят вы, большая очередь. Но мы все сделаем, чтобы для вас сделали быстрее.
— По блату? — удивился Иван Иванович.
— Что есть по блату?
— Когда в обход очереди.
— Ее! По блату, — радостно повторил американец. — Правительство Америка всегда держит свой обещания.
— Ну тогда все, что ли? — спросил Иван Иванович.
— Да, вы может пошел, а вы я прошу остаться, — повернулся американец к генштабисту и широко улыбнулся.
— Но мы вместе пришли! — возмутился Иванов.
— Ее. Но мне надо сказать мало слов с глаз в глаз...
Майор Проскурин сжал пальцы в кулак. Что должно было обозначать радость. И должно было обозначать победу. Все-таки не зря... Все-таки Иванов сделал свое дело, подведя к Дяде Сэму агента Госбезопасности. Подведя генштабиста. Теперь у Безопасности появился очень серьезный канал для прокачки дезинформации самого высокого уровня.