Богдаш с конем ждал внизу, пока отыщут пологий и наезженный спуск. Пройдя вверх по течению, неподалеку от моста нашли и переулок, продолжением которого был спуск, и покричали, и дождались, пока возник взвезет полегчавшие санки наверх.
— Вот где-то тут он и живет, — сказал Данила, показывая рукой в направлении Солянки.
— Тут, — точно определил Одинец. — Ну, благословясь!
И стал мерно бить кулаком в ворота. Сразу же отозвался кобель. Ему, бедному, днем досталось — должно быть, все еще не успокоился.
— Кого нелегкая несет? — раздался некоторое время спустя очень недовольный голос.
— Трещалу позови! — велел Одинец.
— А кто по его душу?
— Скажи — Аким Одинец!
Кудрявое словосочетание было ответом. Человек за высоким забором до такой степени удивился, что повторил свою словесную загогулину несколько раз, как бы пытаясь при ее помощи убедить себя, что Одинец ему не снится.
— Да пойдешь ли ты наконец, песья лодыга?! — рявкнул Тимофей.
Тогда лишь изумленный человек поспешил к крыльцу.
— Если и Трещала на радостях очумеет, хороши мы будем, — заметил Богдаш.
Очевидно, и тот не сразу поверил, что к нему такой гость пожаловал. Во всяком случае, к калитке Трещала вышел с фонарем, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают и перед ним — его вечный противник и заклятый враг Одинец.
— Ишь ты! — воскликнул он, отворив калитку и светя в лица гостям. — А вы кто таковы?
— Мы Аргамачьих конюшен конюхи, — строго сказал Тимофей. — И велено нам розыск вести, а кем велено — сам догадывайся.
— Сколько вас — трое, четверо?
— Нас четверо, Одинец с нами — пятый. В дом позовешь? Или у ворот толковать станем?
Трещала призадумался.
— Да что их в дом звать? — подал голос тот его товарищ, что за ним бегал. — Это ж Одинец!..
— Заткни пасть, — кинул через плечо Трещала. — Умный выискался…
Он действительно был в недоумении — как поступать? Звать врага в дом? Блинами угощать?.. Может, и хлебного вина ему налить?
Сам Трещала сейчас был безупречно трезв — перед завтрашним боем выгнал из себя хмель. Данила диву дался — что с человеком трезвость творит! Неужто этот строгий молодец и есть тот расхристанный питух с багровой переносицей и капустной повязкой заместо шапки?
— И ты — атаман, и он — атаман, у каждого своя стенка, — пришел на помощь Тимофей. — А дури промеж вас накопилось немерено. Сесть бы и хоть часть той дури разгрести.
— Ты, может, не знаешь, а обиды у нас жестокие, — сказал Трещала. — Начнем перебирать — распалимся. Ты, что ли, нас удержать сможешь? Или ты?
Это относилось к Желваку. Данилу же боец явно не признавал.
— Вот он-то как раз и сможет, — ответил Одинец. — Он мне Соплю едва насмерть не зашиб. А Сопля — боец ведомый.
— Чего ж они не поделили? — Трещала был и удивлен, и встревожен. Чтобы Одинец по-приятельски держался с человеком, который накануне завтрашнего боя едва не лишил его надежи-бойца — это что ж такое должно было стрястись?
— Да мертвое тело делили, — сразу перешел к сути дела Богдаш. — Промеж вас, Трещала, еще и покойник затесался. Так что зови в дом, сажай за стол — правды докапываться будем.
И подтолкнул тихонько в бок Одинца, давая ему понять, что конюхи в этом деле все же на Одинцовой стороне.
Тот, лишенный поддержки быстро соображающего Сопли, буркнул «угу».
— Что еще за мертвое тело? — Трещала, это было сразу заметно, за грубым голосом пытался скрыть волнение.
— Коли ты Приказа тайных дел розыск еще будешь у ворот морозить, то мертвых тел в этом деле точно прибавится! — сердито заявил Богдаш. — Веди в дом, там будем покойниками заниматься.
С большой неохотой Трещала отступил, оставив калитку открытой, и пошел к крыльцу, а Одинец и конюхи — за ним.
— Хорошо бы там, в доме, и Томила сыскался, — шепнул Данила Тимофею. — Сразу бы все и прояснилось!
Но Томилы в горнице не оказалось.
— Скомороха своего куда девал? — спросил после того, как снял шапку и перекрестился на образа, Тимофей.
— А по скоморошьему делу отпустил. Тут у него с кем-то свара вышла, гусли разбили, нужно было новые добывать, да накры он кому-то обещал, где-то у нас тут поблизости медвежьей потехой боярина тешат, а плясовых медведей тоже под накры выводят. Ну, садитесь, что ли, на лавку!
Конюхи чинно сели под окном, Одинец поместился на отдельно стоящем стуле, Трещала сел за стол, так, чтобы всех видеть. Несколько помолчали.
— Искали мы одну вещицу, а отыскали покойника, — начал Тимофей. — Вы, молодцы, раньше бойцов без смертоубийства делили, а теперь и до прямого разбоя докатились. Дельце это завтра же явным станет.
— Да кого убили-то?
— Перфилия Рудакова пришибли, знаешь такого?
— Перфишку-то?!
Данила, как было условлено раньше, молчал, да примечал. Он приметил, что Трещала едва не вскочил из-за стола, что кинул взгляд на дверь, точно ждал из-за двери подмоги.
— А теперь говори, Аким, как у вас парня свели, — велел Тимофей.
— Да сам он у меня бойца свел! — возмутился Трещала.
— От вас к нам один только Квасник перешел, и никто его не сманивал, он сам так решил! Бугая своего у ямщиков ищи! А ты велел Перфишке Рудакову свести у нас парня.
— Что еще за сучий выкормыш?
Одинец неторопливо рассказал про здорового детину, отысканного Рудаковым где-то в муромских лесах и привезенного на Москву с тем, чтобы за подходящие деньги отдать его в стеночные бойцы.
— И он того парня держал при себе, пока мы в Хамовники не перебрались, чтобы стенку сводить, и тогда он его к нам привел, и деньги взял, и парень у нас сколько-то прожил. А потом Перфишке пришло на ум, что от тебя он за парня больше получит, и он с кем-то из вас сговорился, то ли с Томилой, то ли…
— Никто со мной не сговаривался!
— Выходит, с Томилой, — весомо сказал Тимофей. — Ради Христа, не вскакивай, дай человеку договорить.
Трещала громко вздохнул.
— И Перфишка пришел за парнем как бы по другому делу, на ночь глядя, а сам его тайком и свел со двора. Наш хозяин, ткач Клим Бессонов, сам видел, да только не понял сразу. И парня к тебе отвели…
— Да я-то тут при чем? — возмутился Трещала. — С Томилы спрашивайте, он с Рудаковым сговаривался, меня при том не было! И не знаю я, где тот парень, а на моем дворе его не было и нет, вот те крест!
Он перекрестился, но Одинец вряд ли поверил, а конюхи призадумались…
— Вы парня припрятали! — сказал Одинец. — Вы его до последних дней держите и тогда выпустите, когда иные бойцы покалечены будут, и те, кто за вашу стенку об заклад бился, в проигрыше не останутся! Вот что вы, сучьи дети, затеяли! И вы кого надо предупредили, что есть у вас богатырь, в нужную минуту выйдет на лед!