— О половике речи нет. Вылезайте, кому сказано?
— И большой горшок тоже не мы разбили! Его тетка Наталья сама уронила!
— Так! Еще какие у меня в хозяйстве убытки?
— А лукошко мы вернем!
— Слава те Господи, что вы еще не весь мой домишко по бревнышку раскатали! — уже не зная, сердиться или смеяться, рявкнул Стенька. — Вылезайте живо!
— А за уши драть не станешь?
— Не стану, вылезайте.
Внучата на четвереньках выбрались из своего убежища.
— Встаньте по-человечески! Чему вас дома-то учат! — прикрикнул Стенька. — И чтоб без вранья! Говорите прямо — кому вы дедову медвежью харю отдали?
Разумеется, сразу ответа он не получил. Внучата молчали, переминались и, по всему видать, собирались при первой возможности смыться.
— Говорите, а не то до батьки с матерью дойду, — пригрозил Стенька. — Они-то с вас шкурку спустят! До Рождества присесть не сможете!
Грешные внучата глядели в землю.
— Ну? Мне это недолго!
Парнишки словно воды в рот набрали.
— Кроме вас, вынести вору харю было некому. Вы лишь и держали зло на деда. И знали, где она, харя, у него лежит. Вы же знали, что скоро за той харей кто-то прийти должен. И что деньги деду вперед были заплачены — знали!
Все это Стенька выпаливал наобум в надежде, что из дюжины обвинений хоть одно окажется верным.
— Да-а, деньги! — неожиданно звонким голоском проныл один из внучат. — Врать-то тоже грешно!
— А кто соврал? — Стенька даже присел на корточки, стараясь снизу заглянуть в обе перепуганные рожицы.
— Да дед все врал!
— Ну, ну? И какое это было вранье?
— Говорил, вот деньги у него есть, купит нам на Пасху пряников!
— И ножички купит! — добавил второй внучонок. — И лук расписной!
— Что же он, сам вам лука со стрелками вырезать не мог? — удивился детской горести Стенька.
— Да есть у нас луки и по гнезду стрел… Мы расписные хотели, чтобы настоящий саадак… Мы синенький видели с росписью!.. Как государев!..
Тут-то, припоминая сказочной красоты игрушку, внучата не выдержали — разревелись. И Стенька, сидя на корточках, неловко хлопал по худенькому плечу то одного, то другого, приговаривая несуразное…
Выяснилось — бегали глядеть царский поезд, когда государь Алексей Михайлович выезжал на охоту. Поскольку без баловства с луками ни одна охота не обходилась, стреляли же по белым войлочным, подброшенным вверх, колпакам, то к царскому седлу и был приторочен бирюзового цвета саадак, расшитый золотом по коже цветами и крылатыми тварями, отделанный серебром. Из колчана же торчали стрелы с пестроватым пером, аршина по полтора длиной. И все это парнишки с забора высмотрели. И жизнь им стала не мила без расписного саадака, в котором лежит не менее расписной лук…
— А он обещал, да не купи-и-ил!..
На смертельную обиду наложилась и другая. Беспредельно обнаглевшая мышь непостижимым путем забралась на стол и погрызла кулич. Это был тот редкий случай, когда совесть у внучат сверкала чистотой, однако выпороли не мышь, а Егорку с Матюшкой. И настоял на порке именно дед, хоть дни были праздничные…
Все это, хлюпая носами, поведали внучата Стеньке, причем он чувствовал — накипело!
— Стало быть, обидел вас дед, и вы его проучить собрались, — тут Стенька нашел-таки верный ход. — Вы хотели медвежью харю припрятать, а потом ему вернуть. Так ведь?
— Да-а… И он тоже сказал, что вернет!..
— И не вернул?
— Не вернул…
— А вы ему харю отдали, потому что на дворе ее спрятать было негде, старшие всюду бы нашли?
— Ага-а…
— А что он сказал?
— Он сказал… Егор, что он сказал?
— Сказал, что знает, будто у нас дед медвежью харю вырезал знатную, — отвечал Егорка. — И что харя ему на два денька всего нужна, а дед не дает и не дает! Так чтобы мы ее вынесли, а он нам за это…
— По прянику?
— Не-е! — возразил Егорка. — По алтыну! И чтобы мы сами купили, чего нам угодно!
— Так и сказал?
Стенька встал с корточек.
Вот дело понемногу и прояснилось.
Внучата с надеждой глядели на него снизу вверх.
— Дяденька Степан! Ты старшим не сказывай!
— Ни в жизнь! — Стенька для убедительности перекрестился. — Я даже вот что хочу сделать — найти того человека и харю у него отнять, чтобы вам вернуть. А то старшие на вас еще долго коситься будут.
— А ты можешь?!
— А то! Я, чай, где служу? В Земском приказе! Я как пойду к самому дьяку, так он и велит вашу медвежью харю сыскать! А человеку этому батогов пропишут, чтобы знал, как маленьких обманывать!
Отродясь у Стеньки не бывало таких восторженных слушателей!
— Только знать надобно, как тот человек выглядел, что у вас харю-то унес. Мы его сыщем и научим, что чужое возвращать полагается… — Тут Стенька подумал и неуверенно добавил: — А лучше и вовсе не брать…
Внучата призадумались.
— А как выглядел? — спросил самого себя Егорка. — Во что одет был, что ли?
Припоминали долго, и оказалось, что был нехороший человек в портах, в сапогах, в однорядке и в шапке. Цвета же припомнить так и не сумели.
— Однорядки из сукна шьют, — помогал, как умел, Стенька. — Сукно синее бывает, васильковое, скарлатного цвета… ну?..
Внучата только плечиками пожимали.
— А высок ли?
— Да с тебя, дядька Степан!
— Толстый? — уже как можно проще спрашивал Стенька.
— Не-е, не толстый!
— Как я?
— У него нос другой.
— Какой — другой?
— Не знаю…
Муку мученическую принял Стенька с внучатами, пока выяснил: человек, который сговорился с парнишками о харе и потом на самом рассвете за ней явился, росту был немалого, виду (как они уже потом поняли) — неприятного, и скорее худой, чем толстый.
— Вспомнил! — вдруг завопил Матюшка. — Рожа топором!
— Каким топором?
— Ты стрельца Иевку Татаринова знаешь? Вот у него такая рожа! Я слышал — бабы смеялись, говорили — рожа топором и…
Тут невинное дитя такое загнуло, что Стенька подумал — надо запомнить, чтобы повеселить приказных.
— Так, может, то он и был?
— Не-е! У Иевки борода рыжая, а у этого — темная.
Отбирание сказки закончилось просто — Стенька пошел поглядеть на стрельца. Отыскал он его дома — стрелец промышлял сапожным делом. Стенька осведомился о ценах и ушел, запечатлев в памяти узкое, с резкими чертами, лицо. Как умел, мысленно перекрасил бороду…