– Нет, с ошейником Пу И пока не определился. Он еще подумает. Пока я хочу заказать у вас имитацию своего украшения. Вы ведь делаете имитации украшений?
– Делаю, – ответил ювелир довольно неохотно. – Но в исключительных случаях, и только имитацию своих собственных работ…
– Но у меня как раз исключительный случай! – заторопилась Лола. – У меня есть прекрасный, совершенно исключительный браслет, и мне очень нужна его имитация. Дело в том, что я собираюсь на Тенерифе, я буду там загорать и купаться, а разве можно загорать и купаться в настоящем браслете?
– А совсем без браслета? Это вам не приходило в голову?
– Совсем без браслета? – переспросила Лола в ужасе и взглянула на старого ювелира так, как будто он предложил ей пойти на премьеру в оперный театр совершенно голой.
– Ну, или с каким-нибудь скромным браслетом… – смягчил ювелир свое предложение.
– Нет, это никак невозможно! – отрезала Лола. – Там ведь будут мои знакомые – Ирма Груздь, Вава Стульчикова…
– Да, действительно, положение серьезное! – хмыкнул Аристарх Платонович.
– Очень серьезное! – воскликнула Лола. – Я рада, что вы это наконец поняли! Так вот, взгляните на этот браслет…
Она положила перед ювелиром футляр с браслетом.
Тот неторопливо открыл футляр, поправил луПу И внимательно рассмотрел изделие.
Затем поднял на Лолу взгляд и проговорил кротким голосом:
– Я не люблю эти новые европейские тенденции в ювелирном искусстве. Мой стиль – классика, она никогда не выйдет из моды. Но если уж вы так хотите – я сделаю для вас имитацию…
– Хочу, очень хочу! – бурно обрадовалась Лола.
– Но это будет стоить довольно дорого!
– Не важно! – Лола махнула рукой, при этом побеспокоив Пу И, который возмущенно визгнул.
Аристарх Платонович заметно побледнел и схватился за сердце.
– Он еще и лает… – проговорил он слабым голосом, выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда коробочку с таблетками и положил одну под язык. – Я не переношу собачьего лая… в детстве меня покусал доберман, и с тех пор у меня от лая начинается тахикардия…
– Пу И, нехороший мальчик, – строго проговорила Лола, – ты ведь обещал вести себя прилично!
Песик укоризненно взглянул на хозяйку: он совершенно не чувствовал за собой никакой вины, она сама потревожила его своей актерской жестикуляцией!
Аристарх Платонович отдышался и еще раз внимательно осмотрел Лолин браслет.
Лола сочла этот момент подходящим, чтобы выложить свой главный козырь и посмотреть, как старик на него отреагирует.
Снова раскрыв сумочку, она проговорила:
– Мне бы хотелось, чтобы вы сделали что-то особенное… копию экстра-класса, вроде вот этого колье. Это, кстати, случайно, не ваша работа?
С этими словами она достала из сумки колье Резуна, точнее, его копию. Украшение лежало в сумочке без футляра, и, вынимая его, Лола нечаянно зацепилась его замочком за ошейник Пу И, дернула и, должно быть, причинила песику боль.
Пу И издал душераздирающий визг – скорее все же не от боли, а от возмущения. Лола отцепила колье от ошейника и только после этого взглянула на Аристарха Платоновича.
Старый ювелир медленно сползал с кресла, лицо его было белым, как бумага, он хватал ртом воздух и безуспешно пытался что-то сказать. Глаза его были прикованы к Лолиной сумочке.
– Ой, что с вами? – вскрикнула Лола, всерьез перепугавшись. – Вам плохо?
Если бы ее сейчас видел и особенно слышал Леня – он непременно сказал бы, что она снова играет пародийную блондинку и здорово переигрывает.
Ее вопрос, обращенный к старому ювелиру, был сродни идиотскому вопросу, который обычно задает герой американского боевика человеку, на которого наехал грузовик или обрушился двадцатиэтажный дом: «Вы в порядке?»
Впрочем, Лола сама моментально поняла неуместность этого вопроса, попыталась поддержать сползающего на пол старика, вытряхнула из его коробочки еще одну таблетку и сунула ему под язык.
Это не помогало, и тогда она бросилась к двери, распахнула ее и истошно закричала:
– Помогите! Ему плохо!
В кабинет тут же вбежал давешний лысый продавец. Он бросился на помощь своему боссу и замахал на Лолу:
– Уйдите! Уйдите немедленно со своей собакой! Я же говорил вам, что к нему нельзя с собаками!
На этот раз Лола не стала спорить, не стала уверять продавца, что Пу И вовсе не собака, а ангел во плоти или лауреат Нобелевской премии мира, а быстренько ретировалась, пока их присутствие не привело к преждевременной кончине бедного старика.
Дома она подробно отчиталась перед Леней о результатах своего похода.
– А потом Пу И снова залаял, старику стало совсем плохо, и я так ничего и не узнала! – закончила она свой отчет и сложила руки, как примерная ученица.
– Говорил я тебе – не бери с собой Пу И! – проговорил Леня недовольным, ворчливым голосом. – Но разве ты меня когда-нибудь слушаешь?
– Во-первых, я тебя всегда слушаю и повинуюсь, как раб лампы, – начала Лола. – Во-вторых, ты ничего подобного не говорил. И в-третьих, Пу И нужно хотя бы изредка выходить на люди, он очень скучает в четырех стенах…
– И в-четвертых, ты всегда должна оставить за собой последнее слово! – перебил ее Маркиз. – Во всяком случае, мы не узнали ничего нового и топчемся на прежнем месте! Нет, не зря говорят – если хочешь, чтобы дело было сделано, делай его сам!
– Ты слышал, Пу И, что говорит этот ужасный человек? – обратилась Лола к песику. – Никакой благодарности! Мы с тобой, как всегда, взяли на себя всю трудную и неблагодарную работу…
– И где результат? – прищурился Леня. – Если старикан и делал имитацию этого колье, у него теперь ничего не выяснить. Тебя, во всяком случае, в этот магазин больше не пустят!
Лола посмотрела на своего компаньона глазами, полными слез, губы ее задрожали.
О, по части слез, взглядов и улыбок Лола была непревзойденная мастерица! Как и в умении изображать обиду.
Лучше всего удавалась ей оскорбленная невинность – когда руки судорожно прижаты к груди, как будто от незаслуженной обиды захватило дыхание, и глаза широко распахнуты. И в них стоит такая боль, что человеку, заглянувшему в эти глаза даже случайно, хочется немедленно прижать хозяйку глаз к груди, утешить ее и потом оберегать всю оставшуюся жизнь.
Неплохо получалась у Лолы также бессильная злость – когда губы искусаны в кровь, и глаза опущены, и одна рука сжимает платочек, а другая теребит ворот блузки, потому что нечем дышать, и из груди рвется крик, который можно сдержать, только сильно сжав зубы.
Удавалась Лоле также откровенная ярость – когда глаза мечут молнии, и грудь вздымается, и волосы растрепаны, и сразу видно, что если бы был в руках у нее в данный момент кинжал, то вонзила бы она его немедля своему обидчику прямо в сердце.