— Что?
Старый политик в пухлом кожаном кресле был потрясен.
— Это обвинение? — спросил Брессау.
Майер закрыл лицо руками и чертыхнулся.
— Мы лишь задаем вопросы, — сказала Лунд. — Я пытаюсь найти связь. Нам нужна ваша помощь…
Поуль Бремер о чем-то напряженно думал.
— Так он упоминал какие-либо имена? — вернулась к своему вопросу Лунд.
— Минутку. Вы сейчас говорите о нас или о Троэльсе Хартманне?
Майер запрокинул голову и громко застонал. Это произвело впечатление — и Бремер, и Брессау замолчали и посмотрели на него.
— Мы сейчас говорим об убийстве, — рявкнул полицейский. — Девятнадцатилетнюю девушку изнасиловали, бросили в багажник машины, а потом утопили заживо. — Он не сводил красных от недосыпания глаз с обитателей ратуши. — Мы пытаемся узнать, что с ней случилось, а вы, такие прекрасные и важные господа… — он взмахом руки обвел шикарно обставленный кабинет, — озабочены только тем, как спасти свои задницы.
— Помогите нам, — попросила Лунд.
Майер вытащил сигарету и закурил, не обращая внимания на яростные протесты Бремера. Он выпустил струю дыма под мозаичный позолоченный потолок.
— Делайте, что вам говорит Лунд, — сказал он. — А то здесь всю ночь просижу.
Поуль Бремер больше не выглядел похожим на свои предвыборные плакаты. Стало видно, что он стар, что кожа на лице вся в красных прожилках, а в глазах застыла бесконечная усталость.
— Скажите Брессау, что вам нужно, и он этим займется, — выговорил он. — Держите меня в курсе на постоянной основе, это приказ.
Они не шелохнулись.
— Этого недостаточно? — спросил он.
Майер снял ноги со стола, зажал сигарету губами, поднялся:
— Там видно будет.
Пернилле Бирк-Ларсен сидела в одиночестве на кухне и слушала по радио новости, прикрутив звук, чтобы не мешать детям, играющим в своей комнате.
— После телеобращения матери в деле об убийстве Нанны Бирк-Ларсен появилось сразу несколько новых свидетелей. Полиция тем временем произвела обыски в доме Троэльса Хартманна и в офисах либералов, а также допросила самого Хартманна.
Вошла Лотта, вернувшись из магазинчика на углу с пакетами готовой еды. Пернилле смотрела, как сестра открывает коробки. Ей не очень хотелось видеть Лотту после того, как она узнала о ее роли в жизни Нанны. Но после ухода Тайса она не осмелилась бы просить о помощи родителей, они всегда недолюбливали зятя, а выслушивать от них нотации в стиле «мы же тебе говорили» было выше ее сил.
— Завтра мы пойдем на кладбище, я договорилась с похоронным бюро, — шепотом сказала она сестре.
— Хорошо.
Лотта достала тарелки, ложки и вилки.
— Папа с мамой придут?
— Будем только мы.
— Мы?
— Ты и я. И мальчики.
— А как же Тайс?
Пернилле сжала губы.
— Я знаю, ты злишься на него. Но вам нужно поговорить. Нельзя же просто взять и все зачеркнуть.
Молчание.
— Ну да, ему не следовало убирать все из комнаты Нанны, не спросив тебя. Но…
— Тебя это не касается.
— Но он же не хотел тебя огорчать, наоборот! Он хотел помочь!
— Помочь?
— Вам нужно оставить прошлое и жить дальше. Разве ты сама не видишь? Если ты разрушишь то, что у вас еще осталось…
— Нанну кто-то убил! — яростно зашептала Пернилле. — Это не вчера случилось. Не месяц назад, не в прошлом году. — Она ткнула пальцем себе в голову. — Это происходит сейчас. Каждый день. Ты не…
Она не ощущала голода, не хотела даже смотреть на еду.
— Да, конечно, его должны найти, это важно, — сказала Лотта. — Но еще важнее вы с Тайсом и мальчики.
Пернилле чувствовала, как внутри нее вскипает гнев, и это чувство нравилось ей все больше. Она оценивающе посмотрела на свою сестру. Лотта по-прежнему оставалась красавицей. У нее никогда не было детей, не было этих бесконечных забот и тревог. Не было мужа, вообще не было никого, кто задержался бы надолго.
— Кто ты такая, чтобы учить меня? — спросила Пернилле. — С чего ты взяла, что имеешь право указывать мне, что делать?
Лотта заплакала, но это не имело никакого значения.
— Я твоя сестра…
— Нет ничего важнее. Ни я. Ни Тайс. Ни мальчики. Ни ты…
— Пернилле…
— Если бы ты сказала мне, что происходит с Нанной, может, я бы сумела остановить ее!
Лотта поникла у стола, молчаливая, плачущая, с опущенными глазами.
— Я больше не доверяю ни тебе, ни ему. После того, что вы сделали, как я могу верить вам?
Из спальни донеслись смешки. Может, хотя бы сегодня кровать Антона останется сухой, подумала Пернилле.
— Антон! Эмиль! Идите ужинать!
Ее призыв был встречен радостными воплями.
— Я не хочу, чтобы они видели твои слезы, Лотта, — сказала она. — Прекрати или уходи.
Лотта ушла в ванную, вымыла лицо. Подумала о кокаине в сумочке и за одну эту мысль испытала отвращение к себе. Потом она вернулась в кухню и без аппетита поела, слушая веселую болтовню детей и наблюдая за Пернилле, которая не отрывала глаз от экрана телевизора.
В восемь тридцать она спустилась в гараж. Там был Вагн Скербек, он в панике обзванивал всех подряд.
Он не мог найти Тайса. Не мог придумать, где еще его искать.
— Кому ты звонил?
— Всем, кому доверяю. Просил не болтать лишнего, нам не нужно, чтобы весь Вестербро об этом знал.
Он и Тайс были как братья. Тайс всегда верховодил, но все же эти двое были очень близки. Если кто и способен найти его…
— Я проедусь по округе, — сказал Скербек. — Вспомнил тут пару мест…
— Что он сказал, когда заходил к тебе?
Скербек уже натягивал куртку — черную, как у Тайса, но подешевле.
— Да ничего он не сказал.
— Ну как же, наверняка хоть что-то…
— Ничего! Я сидел дома, смотрел телик, вдруг он позвонил в дверь. Пробормотал что-то насчет того, что во всем виноват он.
— И ты отпустил его?
— А что мне было делать? Стукнуть в лоб? Ты бы сама рискнула?
— Вагн…
— Я же не знал, что она так прищемила ему яйца. Пошел на кухню за пивом, а вернулся — его уже нет.
В гараже было холодно. Лотта в короткой маечке, в которой она ходила в клуб, обхватила себя руками, дрожа всем телом.
— Он знает, что завтра будет погребение урны?