Они переглянулись и ничего не сказали.
Мэсситер негромко рассмеялся и, наклонившись, прошептал ей на ухо:
– Если венецианец молчит, значит, он побежден. – Теплое дыхание принесло знакомый аромат вина. – Отлично сработано, милая.
Коста раздумывал над риторическим вопросом Перони: почему им всегда достается что похуже? Да потому что он ослушался Лео Фальконе. Решение расспросить Пьеро Скакки об исчезнувших Дэниэле Форстере и Лауре Конти было актом прямого неповиновения. Занятый одним расследованием, инспектор не желал отвлекаться на то, что, по его мнению, не имело к делу непосредственного отношения. Оба – и Коста, и Перони – знали, что нарушение субординации не пройдет для них без последствий. Ждать пришлось недолго. Едва высадившись на Изола дельи Арканджели, они обнаружили, что Фальконе не только прибыл раньше, но и прибрал к рукам лучшее, что там было: Рафаэлу и особняк.
И тем не менее Коста не сожалел о содеянном. Побывать на Сант-Эразмо и не попытаться выведать у Скакки секрет пропавшей парочки было бы непростительным упущением. Предъявленные Пьеро почтовые открытки порождали новые вопросы. Никто не подписывается печатными буквами. И уж определенно не студент Оксфорда. Скакки упомянул, что время от времени перевозит людей, не желающих платить владельцам водных такси. Отправить открытки мог кто угодно. Например, стюард «Алиталии», которого фермер подбросил до аэропорта. Ник чему не обязывающая любезность – опустить в ящик подписанную особым образом карточку. И никаких подозрений – обычный сувенир из далекой страны. Но зачем?
В других обстоятельствах Ник поделился бы своими мыслями с Фальконе и Перони, однако сейчас рассчитывать на них не приходилось. Оба были озабочены лишь тем, как бы побыстрее закрыть дело и покинуть город на воде. Косту такой вариант не устраивал. По крайней мере в принципе. Глядя вслед Фальконе, удаляющемуся к странному, вытаращившемуся стеклянным глазом особняку и слыша за спиной тяжелое дыхание работающих у печи молчунов-братьев, он почти раскаивался в том, что вообще открывал рот.
Почти.
За оконным стеклом маячило то же лицо: спокойное, привлекательное, чувственное.
– И все-таки я туда загляну, – пообещал себе Коста.
Рядом запыхтел Перони.
– Хочешь заглянуть? Делай, что сказал Лео. Ты ведь знаешь, как он не любит, когда ему перечат.
Верно. Только вот Фальконе на этот раз ошибался. Венеция вовсе не тихая заводь, укромный уголок, недостойный внимания столичных корифеев. Не обманули ли они самих себя, поддавшись на уговоры ловкача Рандаццо? И не этого ли он добивался: заставить их смотреть надело глазами венецианцев?
Фальконе уже стоял у окна рядом с Рафаэлой – слушал и кивал. Интересно, подумал Коста. Интересно и необычно. Братья, словно не замечая присутствия посторонних, продолжали работать у пышущей жаром и дымом печи: Габриэль сваривал, Микеле обрезал.
Заметив, что Габриэль выключил аппарат, Коста подошел к нему.
– Хватит, – нарочито грубо сказал он и повернулся к Микеле, который, вооружившись тисками, пытался придать нужную форму металлической трубе. – И ты тоже заканчивай. Положи эту штуку на пол. Будем разговаривать. И имейте в виду: станете тянуть – арестую обоих ко всем чертям. Разговаривать все равно будем, но только уже в квестуре.
Микеле бросил на него злобный взгляд.
– Один звонок, гарцоне, – прорычал он, – и тебя здесь не будет!
Коста шагнул к нему.
– Я тебе не мальчик. И заруби на носу: если нас снимут с дела, его передадут кому-то другому. Разница невелика, а вот время вы потеряете. И никакой сделки с англичанином, который собирается спасти ваши шкуры, не дождешься. Можешь препираться сколько хочешь, только не думай, что это бесплатно.
По крайней мере привлечь их внимание ему удалось.
– Да кто ты такой, чтобы совать нос в наше частное дело? – возмутился Микеле.
Перони неприлично громко расхохотался:
– Частное? Интересно, что в этой глуши понимают под словом «частное»? Мы прогулялись вчера по Мурано, потолковали с людьми. Так вот, многие только того и ждали, чтобы посплетничать о вашей семейке и всех ваших проблемах. Ваше грязное белье полощут публично и ежедневно. Неужели не знали?
Судя по всему, они и вправду ничего не знали, что было любопытно уже само по себе. Даже прожив на острове несколько десятилетий, Арканджело оставались чужаками.
– Итак, поговорим здесь или в квестуре? – повторил он.
– Нет у нас времени на болтовню, – раздраженно проворчал старший брат.
– Будет еще меньше, если придется тащить вас в Кастелло, – заметил Перони.
Микеле что-то пробурчал, потом отложил трубу и тиски, вышел из литейной и, усевшись на швартовую тумбу, закурил сигарету.
– Десять минут, не больше, – тем же ворчливым тоном, который уже начал действовать Нику на нервы, заявил он. – Десять минут. А потом катитесь отсюда и долбайте кого-нибудь другого.
Лео Фальконе и Рафаэла Арканджело стояли у окна, наблюдая за разворачивающейся на их глазах сценкой: двое братьев и двое полицейских, разговаривающих под брызжущим искрами факелом в вытянутой руке замершего на мосту ангела, и неподалеку пара плотников, неспешно приводящих в порядок дверь мастерской.
– Как я и говорила, никаких проблем, – заметила Рафаэла. – Они не против ответить на ваши вопросы – просто очень заняты. И ничего нового вы от них не узнаете. Понимаете, Лео?
А она сегодня оделась получше, подумал он. Элегантная, тщательно выглаженная белая шелковая блузка и черные брюки. Немного макияжа. И две маленькие, тонкой работы сережки. Разумеется, из хрусталя.
Тереза Лупо позвонила совсем недавно, когда Лео, отдав инструкции Перони и Косте, молча переживавшему выговор за проявленную в разговоре с Пьеро Скакки самодеятельность, уже шел к особняку. Новость, как и прозвучавшая в голосе Терезы твердость, добавила бодрости. Так или иначе, подумал он, результат будет. А вот обстоятельства смерти Уриэля по-прежнему оставались загадкой. Закончив разговор, инспектор так и не смог решить для себя, прояснили ситуацию сообщенные Терезой новости или еще больше ее запутали. Ответы на старые и новые вопросы крылись в незначительных на первый взгляд деталях, обрывках разговоров, личных отношениях. Фальконе предпочитал иметь дело с преступниками и здесь, на острове, чувствовал себя как на чужой территории, хотя и надеялся, что местные, в первую очередь Рандаццо, этого не заметят.
– Вы обещали не утаивать, если что-то узнаете, – напомнила Рафаэла.
Он отпил жиденького чая «Эрл грей», которым его угостила хозяйка. Жест пустой, но приятный. Как и многое другое в огромном особняке, где Арканджело использовали лишь малую его часть.
– Я говорил, что ограничен определенными рамками.