– Что вы, – скромно махнул рукой задержанный. – Такие пустяки.

– Сознательность – это, скажу вам, не пустяки, – возразил Глеб Ефимович. – На этом, можно сказать, держится весь мир.

Тараканов гордо выпрямился, выкатив грудь колесом, и пожал протянутую руку.

– Всего доброго, – почтительно произнес капитан, тряся сухонькую кисть.

– И вам того же.

– Премного благодарен.

– Взаимно.

– Рад был познакомиться.

– Буду всегда помнить ваши слова.

– Вы до двенадцати управитесь? – полюбопытствовала лейтенант.

Мужчины крякнули и расцепили руки. Иван Ильич гордо удалился.

– Да, хорошего человека вы поймали, – мечтательно произнес Глеб Ефимович, обращаясь к курсантам. – Побольше бы таких к нам в кутузку.

Ребята удивленно переглянулись.

– Можно узнать? – осмелился спросить Кулапудов.

– Валяй, – разрешил капитан.

– Зачем вы отпустили дурковеда?

Мочилов снисходительно усмехнулся.

– Затем, сынок, что это был совсем не дурковед, а добропорядочный житель города, по личной инициативе следящий за криминальной обстановкой в черте города и по мере своих слабых сил пытающийся предотвратить преступность. Что поделать, коль ваш неряшливый вид, – Глеб Ефимович неприязненно посмотрел на помятых после схватки курсантов, – не внушает доверия гражданам. Я всегда говорил: идеальная форма – девяносто процентов успеха хорошего следователя.

Пешкодралов озадаченно почесал затылок.

– А теперь всем спать, – приказал Мочилов. – Завтра воскресенье, последний день операции. В понедельник вы должны будете предоставить преступника полковнику Подтяжкину, а также представителю милиции из 125-го участка. Отдыхайте, братцы. Завтра у вас будет трудный день. Я в вас верю.

И на этой патетичной ноте капитан, взяв под ручку возвышающуюся над ним на полторы головы Костоломову, удалился.

15

Грустен был день четвертый с начала проведения операции, с момента же получения задания – шестой. Грустен и безнадежен.

Все прекрасно понимали, что осталось им совсем ничего, только одни сутки, перед тем, как их вызовут к полковнику Подтяжкину на ковер.

И что они там скажут? Извиняйте, но у нас нет не только преступника, но и ни одной более-менее подходящей версии, ни одной зацепки. Да и подозреваемого как такового нет. Не скажешь же, что имеешь серьезные подозрения на байкера, имени и фамилии которого не знаешь, да и в лицо которого никто не запомнил. Потому что лица-то у него не видели ребята, со спины смотрели. Номер мотоцикла, конечно, заляпан был грязью, с этой стороны зацепки тоже нет. Выходит, они топчутся на одном месте.

А срок подходит к концу.

Венька всю ночь не спал, перебирая в голове неприятные мысли.

И, главное, ведь так близко подходили к нему. Если бы не этот пруд, был бы сейчас нарушитель закона у Кулапудова в руках и ждал бы справедливого возмездия за совершенные преступления. Бессонная ночь привела командира временной опергруппы к нелегкому решению: как ни крути, а тактику курсанты выбрали неправильную. Нет, живец-Зубоскалин сработал как нельзя лучше. Ведь клюнул-таки на него дурковед. Клюнул же! В чем ошибка? А ошибка в прикрытии.

Прав был капитан Мочилов, когда говорил о внешнем виде ребят.

Работник правопорядка должен уметь правильно одеваться, а именно, строго и аккуратно. Как же выглядели они? Отвратительно выглядели.

А халатность в одежде приводит к халатности в отношении к делу.

Наутро Венька объявил всем о своем решении, озадачив и без того загруженных неприятными мыслями однокурсников. Парни серьезно призадумались о своем внешнем виде. И было над чем. Лехе пришлось часа два измываться над собственными штанами, осваивая хитрую технику художественной штопки. Утконесовы украшали оранжевые жилеты стильными замочками, накладными карманами и контрастной отстрочкой. Но больше всех расстарался Венька. Как командир группы и сочинитель ночной идеи он просто обязан был выглядеть как дворник от Диора. И Кулапудов это сделал. Расчесав собачью шапку-ушанку мелким гребешком, Венька напомадил ее и забрызгал гелем. Получилось как натуральная нутрия.

Фартук с самого утра был отстиран в «Ариэле», смешанном с «Асом», накрахмален и идеально отутюжен. Метлу пришлось выкинуть за ненадобностью, а у дяди Сани на складе попросить новую, не использованную еще щетку.

Когда курсанты подкорректировали свой внешний вид и предстали перед Кулапудовым, парень остался довольным.

– А теперь – на дело, – скомандовал он и повел ребят на улицы города.

* * *

Не спал этой ночью не только Кулапудов, но и еще один молодой человек, мучимый приятными мыслями. В отличие от курсанта, не работа ему мешала сомкнуть глаза, до самого утра заставляя ворочаться в постели, а предметы более тонкие и возвышенные. Володю томила любовь. Поднявшись с утра пораньше, лейтенант достал свой выходной костюм, одиноко висевший в платяном шкафу, и, любуясь, разложил его на кровати. Скудный гардероб Смурного, исчисляемый только формой и вот этим костюмом, объяснялся очень просто: Володя не хотел брать денег у матери на какие-то свои покупки, убежденно считая, что он вырос из того возраста, когда можно сидеть у родителей на шее. Как ни старалась мама хоть что-то вручить сыну перед отъездом на службу, мальчик был тверд, уехав из родного города с одним чемоданом, основную часть которого занимали книги.

Но ничего, вот получит он первую свою зарплату и обязательно купит что-нибудь молодежное.

Стряхнув прилепившиеся к ткани ворсинки, Володя с благоговением влез в костюм и посмотрел на себя в зеркало. Наряд был немного старомоден, он согласен, зато в нем лейтенант выглядел гораздо старше, а из-за больших подплечников не так бросалась в глаза его узкая фигура. В таком виде лейтенанта смело можно было называть Владимир Эммануилович.

В общем, он остался доволен.

Томимый прекрасным чувством любви, лейтенант решил времени даром не терять, мучаясь в разлуке с Людочкой, а отправиться прямо сегодня к больнице и дождаться ее. Если, конечно, тот родственник, к которому она приходила за истекшие сутки, не выписался из больницы и не вернулся домой. Тогда ситуация усложнялась. Найти хоть в небольшом, но все-таки городе девушку, о которой знаешь только имя, дело нелегкое.

Володя гнал подальше эту мысль, успокаивая себя тем, что перед выходными больных обычно не выписывают.

Около семи лейтенант стоял уже на ступенях, до боли знакомых, высматривая у горизонта милые черты. Спешащие на работу врачи и медсестры вежливо интересовались здоровьем, спрашивали, почему Володя не взял с собой второго пикетчика, и неизменно задавали вопрос:

– Вы решили возобновить забастовку? Нет? Как жаль.