– Встаю, поднимаюсь, – пробурчал он, пытаясь нашарить в сене штаны. – Рабочий народ…
Штанов не было.
– Э! – возмутился Сошников, просыпаясь окончательно. – Что за шутки? Куда ты их…
– Не я, а ты, – безжалостно уточнила Елика, упирая руки в бедра. – Вон твои порты, у порога валяются.
Сошников ругнулся вполголоса, пользуясь тем, что русского здесь все равно никто не понимает.
– Эх, Василикс, – задумчиво проговорила девушка, глядя, как десантник пытается натянуть брюки, неловко прыгая на одной ноге, – иной раз посмотрю на вас, демонов, – просто дети малые!
Сошников только улыбнулся многозначительно.
Еще пару недель назад он бы на такой выпад, пожалуй, обиделся. Не посмотрел бы, что девчонка симпатичная. Но за это время слишком многое изменилось. С каждым новым визитом в деревню спецназовец все сильнее ощущал свое родство со здешними жителями. Это чувство нарастало незаметно, исподволь, и по мере того как это происходило, менялось и отношение деревенских к пришлому демону.
А началось все с того, что Елика попросила его наколоть дров. Сошников тогда заартачился, а потом устыдился. И правда – неужто девчонка виновата, что отец у нее – не мужик, а позорище? Елика с матерью, как могли, тянули на себе хозяйство, а папаша все больше просиживал порты в корчме или шлялся по деревне, выискивая, где бы гадость сказать. Ограда покосилась, все, на что ни падал взгляд гостя, требовало починки.
За утро Вася переколол всю поленницу, а потом, уже без спроса, наладил забор. С отвычки было тяжело – руки, привыкшие к гильзам и затворам, трудно вспоминали старое. Однако наградой Сошникову стали не только благодарные поцелуи Елики, но и серьезные, оценивающие взгляды деревенских стариков.
День за днем, с каждой сошниковской самоволкой, дом на отшибе обретал все более жилой вид, а соседи все охотней и добрее заговаривали с пришельцем. По негласному уговору Елика не водила спецназовца в дом, пока там был ее отец – Сошников или помогал по хозяйству во дворе, или валялся с девушкой на сеновале, – а хозяин, в свою очередь, не пытался выпроводить незваного гостя, как ему о том ни мечталось. Соседки-сплетницы уже просветили Василия – верней сказать, Василикса, как переиначилось на здешний лад его имя, – что Елика была в доме самым, пожалуй, ценным достоянием, и папаша лелеял надежду выдать ее за гильдейского чародея или, самое меньшее, владетельского дружинника, так что всякие заблудные кавалеры были ему хуже кости в горле.
– Ну что, сонюшка, – поинтересовалась Елика, когда Сошников вынырнул головой из ведра с колодезной водою, – пойдешь трапезничать или без тебя обойдемся?
В голосе ее натренированное ухо спецназовца уловило некое напряжение, но, какова была причина тому – он догадаться не мог, как ни старался. Казалось, что этот простенький вопрос таит в себе скрытое значение… но от радости Василий даже не подумал озаботиться этим. До сих пор Елика, с охотой делившая с ним и постель на мягком сене, и все, что могло найтись в небогатом доме, никогда не приглашала его за стол домой – всякий раз приносила снедь во двор или на тот же сеновал, и сейчас сердце Сошникова невесть почему заколотилось радостно.
– Иду, конечно! – Спецназовец шумно фыркнул, поискал взглядом полотенце, отерся, попытался разглядеть свое отражение в воде, в увиденном усомнился и полез в карман за расческой. – Погоди только, дай хоть в божеский вид себя приведу, а то перед тэнной Айлией стыдно…
Что дома может оказаться не только Еликина матушка, но и папаша, Сошникову в голову не пришло до того мига, как он переступил порог сеней.
– Доброго утра вам, тэнна Айлия, – привычно уже поклонился спецназовец – не только из вежливости, а и чтобы не приложиться лбом о притолоку, – и, подняв голову, едва не подавился. – И вам тож, оннат Норик, – добавил он сбивчиво.
– И тебе, гость дорогой, доброго утра, – степенно ответила мать Елики. – Садись, в ногах правды нет.
Норик промолчал, исподлобья зыркнув на гостя меленькими глазками. Как у такого во всех отношениях неприятного человечишки могло родиться чудо вроде Елики, Сошников просто отказывался понимать и подозревал втайне что и не Норикова та вовсе дочка… хотя в здешних краях прижитые на стороне дети служили поводом для косых взглядов, только если отцом их не был колдун. То, что никаких даров Елика не заполучила, не значило ничего – даже в самых что ни на есть чародейных семьях порой рождались бесталанные дети, а уже случайные, ненаследственные дары в потомстве чаще пропадали, чем продолжались. Отчасти подтверждало эту версию и то, что Елика в семье так и осталась единственным ребенком – в здешних краях дело неслыханное.
Не дождавшись приветствия от отца семейства, Василий опустился на лавку напротив Норика, между Еликой и тэнной Айлией, и с наслаждением втянул носом ароматный парок. Работать в здешних краях приходилось до седьмого пота, что верно, то верно: выражение «спину гнуть от зари до зари» только сейчас обрело для Сошникова буквальный смысл, хотя, по совести сказать, больше оттого, насколько запущено оказалось хозяйство при оннате Норике. Но и кормила эвейнская земля своих насельников так, что потраченные силы возмещались с лихвою.
Сегодня на завтрак были оладьи, такие вкусные, что есть их с чем-то еще казалось святотатством. Но все семейство именно так и поступало, так что спецназовец волей-неволей следовал примеру, наворачивая оладьи со сметаной, с творогом, с вареньем двух видов и еще с чем-то бежево-пышным, запивая все это ячменным кофе из тяжелых глиняных кружек. Сошникова спервоначалу это питье просто потрясло – он никак не ожидал столкнуться с чем-то настолько знакомым, как кофейный напиток «Народный».
В окно заглядывало теплое зеленоватое солнце. Будь на месте Василия образованный Окан, тот обратил бы внимание, насколько несовместимы некоторые детали с образом средневековой деревни – хотя бы те же стекла в рамах. Но Сохатого такие мелочи не волновали. Если что и тревожило его, так это смутное чувство стыда – вот Студент небось ковыряет ложкой лазаретную овсянку, а он тут уминает поджаристые лепехи… нехорошо выходит. Хотя, если рассудить здраво, если бы тогда с Джоном послали его, а не Студента, уже сам Сошников пролеживал бы койку, когда не могилу. Так что тут уж на кого бог пошлет.
Оннат Норик на протяжении всей трапезы продолжал мерить спецназовца недружелюбными взглядами. Поначалу Сошников не обращал внимания, но к концу завтрака у него уже кусок не лез в горло.
– Ты ешь, ешь, – не выдержала Елика, ощутив, что последние три оладьи так и останутся лежать сиротливо на дне огромной миски, – а то сегодня для тебя дело найдется…
– Мгм, – неопределенно буркнул Сошников.
На самом деле ему уже пора было возвращаться на базу. Ему еще вчера вечером пора было возвращаться. «Ну ничего, – подумалось ему, – ребята прикроют…» Сам он всегда прикрывал уходивших в самовол: «Что?.. Ах, этот… Только что был… минуту назад вышел… нигде не найти… вызвали на пост…» – и не имел причин полагать, будто ему откажут в подобной же любезности. Спецназовец улыбнулся, запихивая в рот очередную оладью. Надо же, как он заговорил – «любезности»! Еще месяц назад ему и в голову не пришло бы завернуть эдакое словечко. Не иначе эвейнская речь влияет.