– А по-моему, тебе уже ничего не поможет, – совершенно спокойно, с блуждающей колючей насмешкой в глазах, сказал Свиридов. – Даже смерть не поможет, потому что она будет только последней в череде твоих метаморфоз… самой последней. А на том свете ты будешь вечен и не сможешь менять лица и имена, как маски. Застынешь в статусе жаркого для сковороды черта. Правда, я смешно выразился?
– Ты слишком много пьешь, – серьезно и едва ли не озабоченно проговорил Кардинал. – Твой организм нужен мне здоровым, а не проспиртованным, как гомункул в пробирке зоологического музея.
Свиридов покачал головой.
– Я, конечно, предполагал, что наши власти коррумпированы, но не думал, что до такой степени, чтобы на одну из ключевых должностей в областном ФСБ назначать террориста, который находится в федеральном розыске.
– Я решил немного поработать по профессии, – усмехнулся Панин. – А если серьезно, то не думай, что я пошел на такую колоссальную игру только из-за тебя. Я же говорил, что решил покончить с Кардиналом.
– А Козенко знал?
– Спроси у него.
Вот тут в зал и вошел замученный и взъерошенный Купцов.
– Все готово, Адриан, – проговорил он и обессиленно рухнул на диван рядом с Ольгой. Та брезгливо отодвинулась. – Теперь-то мне можно поспать?
– Еще две минуты, и ты свободен, – ответил тот. – Ты доставил мой новый проект в седьмой номер, в компанию к Козенке?
– Я же доложил, – обиженно пробасил Купцов. Вероятно, он в самом деле дьявольски устал: раньше он не позволял себе такого свободного тона в разговоре с Кардиналом.
– Ладно, пойдем, – сказал тот, вопросительно посмотрев на Купцова. – Свиридов, ты первый.
– И все-таки я не чувствую, что ты хотя бы был Чекменевым, – пробормотал тот, вставая с мягкого кресла.
* * *
В дверях седьмого номера торчала знакомая фигура лейтенанта Бондарука, или как там его звали на самом деле. Свиридов сейчас нисколько не удивился бы, если бы тот заявил, что он вовсе не Бондарук, а, скажем, президент Франции Жак Ширак.
В комнате, где произошел взрыв, все было по-старому. Прибежавшую на грохот администрацию и охрану ночного клуба внутрь не пустили, мотивируя это тем, что уже сейчас работники ФСБ ведут следственную работу.
Труп Козенко по-прежнему валялся у стены, только лужа крови уже начала подсыхать по краям.
– Всего один жмурик? – весело воскликнул Панин. – Купцов, ты не находишь, что для ведения полноценного расследования недостаточно рабочего материала?
Купцов что-то невнятно пробормотал, зато Бондарук гмыкнул и громко шмыгнул носом.
– Где этот, как его… Свиридов? – спросил Адриан и огляделся по сторонам, хотя Владимир стоял перед ним и явно был в поле его зрения.
– Вот он, – сказал Купцов и показал на неподвижно лежащего на диване в глубине комнаты человека с забинтованным лицом. – Готов к эксплуатации.
– Ну так поставь его вертикально… он от наркоза еще не отошел, держи его, Купцов, и сам не падай… так… Вложи ему в руку свой пистолет, он сам его рефлективно сожмет. Чудно! МХАТ, да и только! Бондарук!
Купцов с трудом придал телу прооперированного вертикальное положение, и в ту же секунду Бондарук выстрелил в болтающегося в руках капитана и еще не пришедшего в себя парня. Оба – и Купцов, и его подопечный – свалились на диван от отдачи.
– Это что за пантомима? – негромко спросил Свиридов сквозь зубы и бросил короткий взгляд на взрыватель в руках Панина.
– Это я только что выполнил заказ своих братьев из горных аулов, – пояснил Панин. – Застрелил Владимира Свиридова по прозвищу Кардинал. Купцов, размотай-ка бинты.
…Когда Купцов исполнил приказ шефа, глазам Свиридова открылось мертвое лицо со следами свежих, еще не подсохших операционных шрамов. Знакомое, невероятно знакомое лицо. То, которое он, Владимир, каждый день видел в зеркале.
– Но это же такая грубая «липа», – сказал он. – Этот номер не пройдет.
– Это верно, – откликнулся Панин. – Только расследовать тройное убийство буду я, заключение буду делать тоже я, и поэтому сейчас я делаю эту инсценировку только из любви к искусству. Я не хочу убивать тебя, Свиридов, ты будешь очень полезен мне в моей будущей работе. Не обольщайся, что ты сумеешь противодействовать мне и найти в себе силы сопротивляться. Я умею ломать волю и делать из людей верных псов. Так что, повторяю, все это представление разыгрывается мною только из любви к искусству.
Свиридов содрогнулся.
– Последний раз аналогичную любовь к искусству проявил Нерон, когда сжег Рим, а сам слагал стихи над пожарищем…
– У-у-у! – Панин внимательно посмотрел на Владимира и тонко улыбнулся. – Да ты эстет. Только весовые категории у нас с его императорским величеством разные. Он – император, а я всего лишь Кардинал, у него – пепелище Рима, а у меня всего лишь три трупа людей, убитых в глупом междусобойчике.
– Почему три? – спросил Купцов. – Тут же только два.
– Ты плохо считаешь, капитан, – насмешливо ответил Адриан, крутя в руках пистолет с глушителем. – Смотри… труп вице-мэра Козенко, связанного с мафией – раз…
– Раз, – машинально повторил Купцов.
– Второй – труп Кардинала, он же Владимир Свиридов. По всей видимости, он приезжал сюда поговорить, обсудить общие интересы, да разговор не получился.
– Два.
– А третий – это труп офицера ФСБ, который был посредником между Кардиналом и представителем властных структур. Три.
– Три, – буркнул Купцов, но тут же тряхнул головой и недоуменно произнес:
– Позволь, Адриан, но где же…
– Он здесь, – спокойно прервал его Панин и дважды выстрелил ему в грудь. Купцов упал, а Кардинал произнес над его телом:
– Ну что ж, ты так хотел спать… вот и спи.
– «Спи моя радость, усни-и-и», – гнусаво пропел Бондарук, которому такая эксцентрика в исполнении шефа была, очевидно, не в диковинку.
Свиридова передернуло от отвращения, и в ту же секунду, движимый мгновенным взблеском ненависти, не разворачиваясь, он ударил по левой кисти Панина, сжимавшего взрыватель, таивший в себе его, Свиридова, смерть. Тот вылетел из руки Кардинала и упал прямо в лужу крови, натекшей из шеи вице-мэра.
По всей видимости, Панин просто не ожидал такой прыти и такой высокой техники исполнения приема даже от Свиридова, такого же капитана ГРУ, как и он сам. А может, он наслаждался эффектностью созданной им кровавой сцены, достойной лучших театров мира, как он сам, без сомнения, считал.
Но так или иначе – он пропустил выпад Свиридова, и теперь из хозяина положения мог превратиться в заложника непредсказуемых обстоятельств. Он успел поставить блок следующему удару Свиридова, под которым, однако, хрустнули пальцы Кардинала, а пистолет свалился на пол, жалобно звякнув. Свиридов подцепил упавший «ствол» носком ноги и подбросил вверх, а сам схватил со стола столовый прибор и швырнул в попятившегося Адриана.