Именно исходя из упомянутого выдающегося качества, он отдал своего старшего сына Владимира в суворовское училище, невзирая на протесты родни и, мягко говоря, весьма прохладное отношение Володи к предначертанной ему отцом военной стезе.
Из обучения на бравого защитника Отечества сын не вынес ничего для себя полезного, если не считать вердикта его милитаризированных наставников: закончил с отличием. Это заключение было официально вынесено в диплом, а вот другое, сказанное начальником училища Антону Сергеевичу, было неофициальным, но в несравненно большей степени подтвердившим заботливому родителю верность избранного для сына пути, — так вот оно гласило: «Если бы он был более дисциплинирован, то смог бы со временем служить даже в спецназе ГРУ», Впрочем, официального диплома сына отец так и не увидел, потому что был убит в 1982 году в Афганистане. Владимиру тогда было неполных шестнадцать, и он не мог предполагать, что страна, отобравшая у него отца, еще позовет его в свои потемневшие от крови пески.
Откровенно говоря, нельзя безапелляционно утверждать, что известие о гибели отца повергло его в сильный шок. Он уже привык к одиночеству, и со смертью Антона Сергеевича вовсе не погасла путеводная звезда на горизонте и не рухнуло небо на землю. Потому что именно упрямый полковник ВДВ научил его этому равнодушию.
Мать Володи с его младшим братом Ильей давно уже жила в своем родном городе в Среднем Поволжье в квартире матери, его, Владимира, бабушки, и потому он даже не знал, как она отреагировала на гибель отца. Хотя если бы он увидел ее в эти дни, возможно, все было бы по-иному.
У отца посмертно обнаружились влиятельные друзья, которые по окончании Владом суворовского училища «поступили» его в закрытую высшую школу ГРУ Генштаба.
Лишь много позднее он понял, что попал сюда не просто так и не единственно по протекции.
Но перед этим его ожидали два с половиной года сложнейшего обучения по жесточайшему графику, а со второго курса прибавились еще еженедельные выезды на секретные объекты. Между собой курсанты звали свое закрытое учебное заведение «академией», хотя оно официально не имело подобного статуса.
Его дала школе сама жизнь.
…Он до сих пор прекрасно помнит тот яркий апрель 1985 года, когда ему пришел вызов с грифом «Совершенно секретно», уведомляющий его о том, что в результате строгого отбора он зачислен в спецгруппу под кодовым наименованием «Капелла» и обязан явиться в указанное время в кабинет начальника высшей школы ГРУ.
Он ни разу не был в этой огромной пятиугольной комнате с портретом Ленина на одной стене и строгой картой Советского Союза на другой. Он только однажды мельком видал хозяина этого мрачного пустынного кабинета — невзрачного серого человечка в неброском сером же костюме мышиного оттенка, в остро поблескивающих золотых очках и с поросшим смешным цыплячьим пухом затылком. О нем он знал только то, что невзрачный серый человечек был генералом контрразведки и кандидатом в члены Политбюро ЦК.
А еще он понял, что этот человек видит насквозь любого и еще на полметра под ним. Понял в тот момент, когда бесцветные глазки властелина «академии» впились в его собственные беспокойные темно-серые глаза, а куратор третьего курса академии генерал-майор Ермаков наклонился к уху человека в мышиного цвета костюме и что-то негромко произнес.
Тот взглянул на Владимира еще раз, бесцветные глазки чуть сощурились и вспыхнули, и глава школы перевел взгляд на следующего курсанта.
Их было восемнадцать, этих тщательно отобранных курсантов для группы «Капелла». Но ни на одном из них человек в сером не остановил взгляд с таким вниманием, как на нем, Владимире. Ни о ком из них генерал Ермаков не нашептывал на ухо своему шефу, кроме как о нем, Владимире.
И ни на ком взгляд этих пронзительных бесцветных инквизиторских глаз не останавливался дважды.
Только на нем, Владимире.
Группу «Капелла» возглавил кадровый офицер ГРУ полковник Платонов.
Курс обучения был огромен, он включал в себя восемнадцать основных мини-курсов: среди них стрелковая подготовка по особой методике, рукопашный бой с элементами того или иного стиля единоборства, психофизический тренинг, порой включающий в себя употребление психотропных препаратов и сильнейших стимуляторов, наука маскировки вплоть до тщательного уподобления мимикрии в животном мире, многое другое. Помимо этого — десятки более мелких, но не, менее важных подкурсов — например, по языковой подготовке, начатой еще на общем курсе (здесь предполагалась стажировка в среде непосредственных носителей того или иного языка), наличествовал даже приличный курс актерского мастерства, вел который настоящий профессионал, заслуженный артист СССР и по совместительству работник спецслужб.
Надо сказать, это был один из немногих курсов, искренне нравившихся Свиридову, и он достиг здесь наилучших успехов во всей группе.
Общая же программа обучения была настолько разнообразна и насыщена, что одно механическое перечисление нормативных и полуфакультативных курсов заняло бы около полусотни страниц мелкого печатного текста не для подслеповатых глаз. Впрочем, подслеповатым глазам и не полагалось касаться взглядом этих листов под грифом «Совершенно секретно» — людей с дефектами зрения в группе «Капелла» не было.
Уже через месяц Свиридов скорее интуитивно понял и осознал то, что многие понимали лишь к исходу обучения в «Капелле», а именно то, к о г о из них готовили.
Ведь не могло быть случайным то, что сюда подбирались своеобразные, «отморозки» — парни, потерявшие отца и мать, переставшие существовать для кого бы то ни было, утратившие веру во все нетленные и вечные ценности — любовь, жалость, надежду. Радость простого человеческого счастья. Утрачивающие со временем даже чувство боли и разочарования.
Многие уже приходили сюда такими.
Многих такими делали. Ведь недаром на занятиях по этике и философии им напрочь забывали говорить о Марксе, Фейербахе, Ленине, наконец. На первый план выходили гении иррационализма — Фридрих Ницше, Артур Шопенгауэр, отец экзистенциализма Кьеркегор, знаменитые психологи Ясперс и Юнг. В донельзя переиначенном виде, однобоко выпячивающем человеконенавистническую сторону творчества этих философов.
Усиленно преподавался Чезаре Ломброзо, наконец, как родоначальник антропологической криминологии, которому с легкой руки руководителя курса профессора Климовского прищучили взгляд на человека как на носителя так называемых злокачественных антропологических стигматов. То есть несчастным курсантам преподнесли человека как итог противоестественной и жуткой мутации обыкновенного орангутанга, а не как венец эволюции, разворачивающейся по дарвиновской рецептуре.
Без сомнения, очень удачно сюда же вклинили и старика Фрейда. Все это — на правах эзотерической доктрины, неизвестной тупому марксистско-ленинскому быдлу. Под этим туманным наименованием выводился, естественно, славный советский народ.
Так что, как видим, программа обучения в «Капелле» могла дать фору едва ли не любому вузу, а по ряду особенностей и вовсе не имела себе равных в стране.