Леху еле растолкали. Генка, не церемонясь, хлыстал его по щекам. Наконец, когда тот очухался, он дал ему глотнуть воды из пластиковой бутылки.
Разодрав красные с перепоя глаза, Простаков посмотрел в маленькое окошко пассажирской будки, установленной на «ЗИЛ-131».
- Уже Самара?
Генка постучал кулаком по толстой лобной кости.
- Очнись, идиот, какая Самара. Мы там два часа назад были. Это Киржи! Уже в часть приехали!
- Чего, меня несли? Я ничего не помню.
- Хорош сидеть, ты последний, уже все вышли.
Леха резко поднялся, зашатался и пошел к выходу. Генка подхватил за ним небольшой пакетик с туалетными принадлежностями.
По совету брата Леха не взял с собой ничего. Только деньги на дорогу, а дорога прошла под пивом, как во сне, вроде вчера еще дома уснул, а проснулся - бац, в части.
Подойдя к двери, Простаков решил прыгнуть вниз, не пользуясь лесенкой. И прыгнул. В голову садануло откуда-то изнутри. В глазах потемнело, голова закружилась. Для того чтобы не упасть, он схватился рукой за будку.
- Бы-бы-быстрее! - рявкнул Маслоедов.
Зрение медленно возвращалось.
Лехе приходилось уже несколько раз строиться, поэтому он знал, куда ему нужно становиться. Став первым, он попытался замереть, что оказалось не так-то просто.
Земля звала его в свои объятия, и огромному сильному организму пришлось вести нешуточную борьбу с вновь проснувшимся после выпитой водички «зеленым змием».
Рядом с прапорщиком перед строем стоял какой-то мужик с четырьмя звездочками на погонах, по две на каждом, с журналом в руках.
Что такое?
У прапорщика под глазом Простаков увидел серьезной величины фингал. Кто ж это ему так? Вот это вдарили!
Маслоедов старался стоять по стойке «смирно». Взгляд его не отличался ясностью, впрочем, у привезенных в часть парней кристального взора также не наблюдалось.
«Сколько же мы вчера ужрали? Может, помнит кто. Надо выяснить ради интереса. Давно меня так не развозило».
Весеннее солнышко пригревало. Настроение медленно улучшалось. И чего не постоять в такую погоду в строю на солнышке. Красота!
- Сынки, - ласково, как показалось Лехе, обратился к вновь прибывшим военный с четырьмя звездочками на двух погонах, - вы напоминаете мне осиновую рощу в ветреную погоду. Смирно! - неожиданно рявкнул он, и набухавшееся отделение новобранцев вздрогнуло, на мгновение замерло, а затем снова принялось раскачиваться кто куда.
- Простаков!
До Лехи дошло, что его вроде зовут. Он встрепенулся, пошатываясь, вышел из строя и подошел к офицеру.
- Чего? - спросил сын Сибири, нависнув над мужиком с журналом, словно бык над ягненком.
Почему-то офицер отступил на шаг и начал орать:
- В строй! Встать в строй, солдат!
- А чего же звал? - обиделся Леха. Пришлось развернуться и идти на место.
- Стой! Кругом! Ко мне!
Мужик определенно начал выходить из себя.
Тяжело вздохнув, Простаков снова подошел к офицеру.
- Резче, резче надо команды выполнять, товарищ солдат!
Неожиданно пришлось рыгнуть. Выдох пришелся в лицо горлопану.
- В вытрезвитель! Немедленно!
- Вытрезвитель, - бубнил Леха, лупая глазами. - За что? Я почти трезвый.
- Молчать!
Леха посмотрел на прапорщика, ища поддержки, но тот почему-то улыбался. Он поднес руку к лицу, чуть дотронулся до синяка.
Тут Простаков сник.
- Я ничего не помню.
- Там вспомнишь! - продолжал орать разошедшийся не на шутку офицер.
Первым делом, сев в камеру, рассвирепевший новобранец с третьей попытки отодрал решетку с окна и бросил ее на пол. Потом подошел к фронтальной решетке из стальных прутьев и деформировал ее в нескольких местах.
Каждая из сплошных боковых перегородок, ограничивающая размеры камеры, получила по мощному удару кулаком.
Пацанчику, охраняющему арестованных, столько дури в одном теле видеть еще не приходилось, и он благоразумно сжимал рукояточку штык-ножичка и помалкивал, глядя на неистовства Кинг-Конга из Красноярского края.
Выпустив пар, Леха сел на нары и уставился в одну точку - отверстие в полу, предназначенное для отправления естественных надобностей.
Прошло вряд ли больше часа, и к камере кто-то подошел.
Леха повернул голову.
Плотный мужчина с весьма тяжелым подбородком был одет в черную кожаную куртку, армейские штаны и высокие армейские ботинки. Ни шапки, ни кепки на его лысой голове не было. О звании его можно было только догадываться, Леха все равно в погонах не разбирался. Так уж получилось.
На арестанта смотрели черные колючие глаза. Смотрели пристально, не моргая.
«Чего пялится? Я вроде не обезьяна».
- Чего встал, проходи давай.
Только теперь мужик моргнул.
- Да-а-а, - протянул он, разглядывая места крепления решетки, закрывавшей окно, - такого пациента я не припомню.
- Это что, больница?
Лысый перевел взгляд на погнутые прутья клетки.
- В некотором роде.
- Я здоров, - Леха поднялся и подошел к мужику. Тот благоразумно отошел на шаг.
- Я вижу. Работать хочешь?
- Я служить приехал.
- Ну так надо же с чего-то начинать, - военный достал ключи и отпер камеру. - Пойдем, Простаков, покажу тебе фронт работ.
- Вы знаете, как меня зовут?
- Выходи. И как зовут, тоже знаю.
Из соседней камеры он выпустил еще пару воинов. Два каких-то бледных, чем-то напоминающих водоросли солдата молча показались в общем коридоре. Увидев Леху, оба дружно оскалились, показав желтые зубы.
«Ну и глаза у них. Блестящие, широкие, зрачки маленькие».
У одного черные круги под глазами. У другого губа рассечена, кровь едва запеклась.
- Привет, запашок, - произнес обладатель отеков, застегивая фуфайку.
- Разговоры! - рявкнул лысый. - В колонну по одному, за мной шагом марш. Улиткин, Баров - конвой!
Леха нахмурился. Он не знал значение слова «запашок», но ничего хорошего от подобного приветствия не ждал.
Из караулки вышли двое солдат со штык-ножами. Оба ненамного ниже Лехи. Рожи угрюмые, раздраженные.
Завидев охрану, двое из соседней камеры быстренько встали один за другим. Леха определился последним.
Вышли на улицу. Как оказалось, к отдельно стоящему зданию дивизионной гауптвахты подъехала машина, доверху нагруженная белым силикатным кирпичом.