– Успокойся, дура! – прикрикнул он на нее, дополнив свои слова увесистым пинком.
Танька отлетела к стене, крепко приложилась спиной, но боевого духа не потеряла.
– Вали отсюда, я сказала! – снова заорала она и схватила стоявшую на туалетном столике хрустальную вазу.
Когда Щукин увидел эту вазу – кстати, довольно тяжелую и большую, – он понял, что переговоры закончены. Танька размахнулась, и – кто знает, не закончилась бы сразу после этого жизнь Николая Щукина, но слабый стон, донесшийся с пола, заставил женщину положить вазу на место и кинуться к очнувшемуся кавказцу.
– Исидорчик, – запричитала Танька, обнимая поверженного кавалера. – Ты как? Куда он тебя ударил?
– Туда, – едва не плача, стонал Исидор. – Ты что, нэ видела? Я тэпер ничего не могу. Ничего!
– Ничего, – эхом отзывалась Танька, ловко массируя ушибленную часть организма Исидора, – ничего, все поправимо. Вот смотри – он зашевелился!
– И правда! – всхлипнул Исидор. – Шевелится понемногу.
– Сейчас, сейчас…
– Паднимаэця. Но слабо…
– Давай, миленький мой, давай.
– Палучаэца!
Щукин плюнул и вышел за дверь.
* * *
«Вот черт, – думал Николай, сидя на лавочке в скверике, располагавшемся неподалеку от дома, где жила развратная предательница Танька. – Положение – хуже некуда. Разве я думал, что такое может быть – когда нужна баба, ее нет. Шлюху снять для этого Романа? Долго ей объяснять, что от нее требуется, а времени нет. Разве что…»
Неожиданная мысль пришла в голову Николаю. Когда он проходил службу во внутренних войсках, одним из основных ветвей обучения для него и его однополчан было умение изменять свою внешность. За все время своей бурной послеармейской жизни, когда Щукин успел отмотать срок на зоне, да и много чего успел, он не раз пользовался этим умением. Он уже переодевался женщиной – то есть перевоплощался в женщину, даже довольно успешно, правда, никогда не приходилось ему кого-нибудь соблазнять в этом обличье.
Но теперь…
Другого выхода не было. Времени у Николая оставалось мало. Ему надо было во что бы то ни стало разыскать Студента, чтобы тот помог ему разобраться в намерениях сходняка.
Поэтому Щукин, больше не колеблясь, направился в ближайший женский магазин, где купил полный комплект одежды и косметики, даже парик купил. Потом путь его лежал в общественный туалет. Тут возникла маленькая неувязочка. Когда контролер в туалете – старушка божий одуванчик – увидела входящего в кабинку мужчину со шрамом на лбу и гладко выбритым лицом, несущего в руках большой пакет, она ничего такого, естественно, не подумала. Но когда из той же кабинки, умело покачивая бедрами, вышла рослая бабенка с ярко-рыжими волосами и накрашенная так, что за густым слоем косметики едва можно было различить черты лица, старушке стало нехорошо.
Впрочем, Щукин не обратил на это никакого внимания.
* * *
– За встречу! – бодро воскликнул Роман Гнилой, ставя на стол два маленьких граненых стаканчика. – Тебя как зовут-то?
– Наташа… – ответил Николай, очень надеясь на то, что тусклая лампочка скрасит некоторое – все же оставшееся после его переодеваний и перекрашиваний – несоответствие. Как-никак он мужчина, всем актерам известно, что мужчине-актеру сыграть женщину очень непросто. По крайней мере женщине-актрисе сыграть мужчину проще, говорят.
Дом, где, по уверениям старухи, должен жить Кортнев-Студент, был похож больше на барак, чем на жилой дом, – длинное одноэтажное здание со слепыми окнами, окруженное ветхим низеньким забором.
Миновав этот забор и толкнув большую обшарпанную деревянную дверь, Щукин оказался в полутемном помещении, очень похожем на комнату для переодеваний в деревенской бане.
Большой стол, на котором был густо нагроможден всякий хлам (впрочем, на столе еще находился вполне приличный и, кажется, новый фотоаппарат; на фотоаппарате лежала раскрытая книжка), несколько стульев, холодильник, на котором стоял старинный чугунный сейф – Николай раньше таких никогда не видел, хотя в своей жизни видел много сейфов. Такова была обстановка комнаты.
Как только он вошел, навстречу ему поднялся низенький круглоголовый человек. Даже в полутьме было заметно, какие у него плохие зубы.
Он с ходу предложил Щукину выпить, даже не поздоровался и не спросил, как его – то есть ее – зовут. Потом спросил, когда уже достал стаканы.
– Наташа… – ответил Щукин.
– Меня – Роман, – сообщил гнилозубый. – Ну, знаешь, наверное… Меня все знают. Ща-ас мы с тобой тут… сообразим…
– Да что вы! – Николай прикрыл рот руками. – Мне же некогда… Я же к брату приехала. А уже поздно – двенадцать скоро… Моего брата Вася зовут. Кортнев его фамилия. Он в этом доме живет? Мне к брату надо…
– Надо, надо, – скороговоркой сладко заговорил Роман Гнилой, разливая коньяк, – за встречу-то! На-адо… – Он смахнул со стола в оказавшуюся под столом корзину недоеденный бутерброд, всякий мусор, фотоаппарат и книжку переложил на крышку сейфа.
– Да я не пью совсем! – продолжал придуряться Щукин, совсем по-девчоночьи захихикал и провокационно добавил: – Я же с двух рюмок пьянею…
– Ничего-о… – после этого сообщения лоб Романа Гнилого покрылся испариной, как потолок в сыром погребе, Роман засуетился еще больше. Он полез в холодильник и, кряхтя, начал возиться в нем.
Девчонка, приехавшая к брату – то бишь Щукин, – не зная, куда себя деть от смущения, взяла фотоаппарат и стала вертеть его в руках:
– Ой, Роман, какая у вас штучка замечательная!
– А! – Роман выпрямился и повернул к Щукину покрасневшее от натуги лицо – из холодильника он выудил открытую баночку с красной икрой и коробку конфет. – Это «Кодак». Фирма! Настоящее чудо техники, нажал кнопочку – и готова фотка!
«Ну что ж, – подумал Щукин, – чудо техники так чудо техники. Кажется, мое вдохновение подсказало мне неплохую идею. Ну, Роман Гнилой, держись! А старуха, оказывается, не обманула – этот Гнилой набросился на меня, будто несколько лет не видел женщин. Даже приглядываться ко мне не стал. Нет, какой все-таки актер во мне пропадает! Надо же – и коньяк у этого Романа Гнилого есть, и красная икра…»
Щукин незаметно опустил фотоаппарат под стол. Роман Гнилой был занят сооружением на столе закуски и ничего не заметил.
Он поставил еще одну бутылку коньяка на стол, придвинул к столу небольшой диванчик, который Николай раньше в потемках не заметил:
– Здесь удобнее будет…
Его движения были четкими, отлаженными. Казалось, Роман Гнилой целыми днями только тем и занимается, что распивает коньяк с молоденькими девочками… По крайней мере в оперативности ему не откажешь.
– Что же? – Роман брякнулся на диванчик и похлопал широкой своей ладонью рядом с собой. – Садись, Наташка!