Петя смотрел на этот город сквозь стекло, но мыслями, как оказалось, был далеко отсюда.
– Как ты думаешь, – вдруг спросил он у Китайгородцева. – Диснейленд – это круто?
– Прикольно, – сказал Китайгородцев.
– А ты там был? – заинтересовался Петя.
– Был.
– В натуре туда ездил?
В голосе Пети появились нотки уважения к собеседнику.
– Да. Я одну семью охранял. А у них дети. Детям захотелось в Диснейленд.
– Ты в каком был? В американском?
– Да.
– Клево! – процедил безрадостно мальчишка.
Похоже, ему поездка в Диснейленд представлялась неосуществимой.
– А это дорого? – спросил он, и стала понятна причина охватившего его уныния.
– Если отсюда ехать?
– Предположим, да.
– Билет на самолет туда – обратно. Долларов семьсот, а то и тысяча – как повезет. Гостиница. Виза. Страховка. Тысячи полторы, не меньше.
– На одного?
– Конечно.
– На двоих получается три, – справился с арифметической задачкой мальчик и заметно приуныл.
– Тебе отец деньги дает? – спросил Китайгородцев.
– На мороженое, – скривился Петя. – Он дает маме. А она их копит. У нее мечта: купить квартиру.
Да, с такой мечтой все прочие радости жизни задвигаются далеко на периферию. Бедный мальчик. Он не увидит Диснейленд, и поэтому его так и не начнут уважать все уроды из его двора.
Приехали на знакомую площадку. Петя отлучился ненадолго и вернулся с письмом, которое прятал по обыкновению под одеждой.
* * *
«Ты, наверное, и вправду сильно на меня похож. В смысле, что нас колбасит одинаково. Конкретно плющит жизнь. Что у тебя отец урод, что у меня. От этого большие у нас проблемы. Только мы маленькие вначале были и думали, что беда идет от нас самих, что это мы какие-то фрики такие. Я плакала все время и тоже думала, ну почему так плохо мне. И тоже умереть хотела, как и ты. А потом я стала взрослая и поняла, какая же я дура была. Потому что это не из-за меня мне плохо, а из-за урода этого, который меня и маму предал. Ему было хорошо жить, а нам с мамой плохо, а это неправильно. И хорошо, если бы его не было совсем. Так я думала. И мама говорила тоже, что он урод и сволочь. И я поняла, что он не может жить, что он урод. Я была у него в то лето в гостях, и я ему незаметно насыпала порошка в еду такого специального, и он потом быстро умер. А когда его не стало, мы с мамой зажили хорошо. Потому что мы получились наследники, и все досталось нам. Его дом, все его машины и все деньги, и мы стали богатые. Теперь те уроды, кто смеялся надо мной, они все притухли. Они хотят дружить со мной и чтобы я с ними тусовалась, а я не хочу, потому что они фрики отмороженные и еще они бедные. А я хожу в ночные клубы, потому что с деньгами можно ходить, даже если ты еще не взрослая, а в школе учишься. И еще я скоро буду учиться на права, чтобы на крутой машине ездить. А после школы я поеду учиться за границу и буду там сама жить и тусоваться, а мама будет ко мне приезжать, если я буду по ней скучать. Swiss’да».
* * *
Китайгородцев прочитал этот текст ранним утром. Увидел в окно бредущего по росистой траве Петю, удивился было раннему по-старчески подъему столь юного мальчишки, а в следующий миг его осенило, что другого столь же удобного случая ознакомиться с содержанием письма Swiss’ды сегодня уже может и не представиться – слишком много дел предстоит.
Он прошел по сияющему проскуровскому дому, вошел в комнату Пети. Письмо лежало на столе. Китайгородцев прочитал его. Осмотрел лежащий рядом конверт. В конверте ничего не было. Тогда Китайгородцев сфотографировал текст письма цифровой фотокамерой и отправился на поиски Хамзы, который на эту ночь тоже остался в проскуровском поместье.
Хамзу он нашел в доме для охраны. И еще здесь был Баранов. Неожиданность для Китайгородцева. Когда он вошел в комнату, их с Барановым взгляды встретились, и Баранов с мрачным выражением лица поприветствовал вошедшего:
– Здравствуй!
– Ты иди пока, – сказал Баранову Хамза. – Но только к Потаповой – ни ногой. Я дам тебе возможность встретиться. Попозже.
Баранов вышел, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.
– Психует сильно, – сказал Хамза со вздохом. – Злой, как черт.
– На кого? На Потапову? – уточнил Китайгородцев.
– На нее меньше всего. Любовь-морковь, елы-палы, кто бы мог подумать. А злится он так, вообще. На обстоятельства. На жизнь, словом. Ничего, поедет с бабкой этой и с пацаном в глухомань, посидит там, поостынет… Ты с чем пришел? – спохватился Хамза.
Китайгородцев вкратце пересказал историю Петиной переписки с девушкой Swiss’дой, после чего дал почитать Хамзе ее последнее письмо.
– Девица шустрая, – оценил Хамза. – И врет напропалую.
– Вранья тут выше крыши, – кивнул Китайгородцев. – Начнем с того, что возраста эта девушка совсем не детского, есть у меня такое подозрение. Потому что не подростковый это треп, а самое настоящее зомбирование. Она мальца подводит к мысли, что неплохо было бы ему отцу отомстить за все обиды разом. И вот когда я это понимаю, возникает у меня ощущение, что девушка эта – никакая не девушка, а матерая тетка…
Тут он фразу оборвал.
Потому что он сидел лицом к окну и в то окно увидел, как к проскуровскому дому подкатил развозной фургон с рекламой фирмы «Вектор Плюс» на борту.
– Вы разве не отдали вчера приказ по поводу машин? – спросил почуявший неладное Китайгородцев.
Они обсуждали накануне, возвращаясь из Подьячева, что на те два дня, пока Проскуровы еще в России будут оставаться, необходимо закрыть доступ на территорию поместья всей обслуге без исключения – это раз и запретить въезд любых машин на территорию – два.
– Я приказывал, – пробормотал Хамза. – Как пропустили?
Из машины вышел человек и легко взбежал по ступеням к входной двери.
– Тревогу объявляйте! – крикнул Хамзе Китайгородцев, выбегая из комнаты. – Это нападение!
Он выскочил из дома охраны и сразу с порога выстрелил в воздух – раз и другой. Он рассчитывал, что охранники, дежурившие в доме, услышат выстрелы и не откроют дверь тому человеку на пороге, но они уже открыли, к сожалению, какой-то секунды не хватило Китайгородцеву, и послышался прозвучавший там, на пороге проскуровского дома, сухой щелчок пистолетного выстрела. Тотчас из фургона выскочили двое с ружьями и бросились к входной двери.
Китайгородцеву предстояло преодолеть еще половину огромной лужайки, и он понимал, что опоздал. Боковым зрением видел еще одного охранника из «Барбакана», одного из тех, кто дежурил на территории, – тот был ко входу ближе, чем Китайгородцев, но и он не успел добежать, потому что по нему открыли стрельбу из двух стволов одновременно и он упал. Со стороны все выглядело так, будто просто споткнулся. Сейчас встанет и снова побежит. Не встал. Не побежал. И даже не пошевелился.