Шарлотта сидела во втором ряду. Она уже подняла было руку, чтобы ответить на вопрос, но в последний момент застеснялась: как-никак, она здесь новенькая, и к тому же за версту видно, что она первокурсница. Кто знает, не посчитают ли ее выскочкой. Наконец после долгой паузы одна из девушек, сидевшая в том же ряду правее Шарлотты, подняла руку.
— Это, наверное, для того, чтобы читатель ощутил себя одним из одноклассников Шарля? Ну, в том смысле, что учится с ним вместе. Вот здесь говорится, — девушка уткнулась в книгу и стала водить указательным пальцем по странице, — говорится: «Мы сели за парты, и урок начался». Он снова говорит здесь «мы». — Высказав это смелое предположение, студентка с надеждой посмотрела на преподавателя.
— Да, в общем-то это верно и даже относится к тому, о чем я спрашивал, — сказал доктор Левин, — но я хотел бы, чтобы ответ на мой вопрос прозвучал немного иначе.
Шарлотта была просто потрясена. Девушка — ну, та, которая пыталась ответить на вопрос преподавателя, — цитировала один из величайших французских романов в английском переводе — и при этом доктор Левин даже не придавал значения этому факту. Шарлотта быстро поглядела по сторонам и, к своему ужасу, убедилась в том, что ее соседка слева, как и сосед справа, держат перед собой… английские переводы книги. Невероятно! Нет, она, конечно, тоже читала роман в переводе, но это было давно, еще в девятом классе. Ознакомиться с творчеством Флобера ей посоветовала, естественно, мисс Пеннингтон. Узнав, что на ближайшей лекции по французской литературе будет анализ «Мадам Бовари», Шарлотта три дня подряд читала текст в оригинале. В целом язык Флобера показался ей четким, ясным и не слишком трудным для понимания, хотя в нем было использовано немало редких грамматических конструкций, разговорных оборотов, а также слов, обозначающих уже вышедшие из употребления предметы быта и детали одежды. За этими словечками Шарлотте пришлось полазать по словарям. Можно было бы, конечно, не обращать на них внимания, довольствуясь общим пониманием сюжета и персонажей, но она не могла себе этого позволить хотя бы потому, что Флобер, по ее мнению, уделял много значения точным и конкретным деталям, вкладывая в них большой смысл. В общем, за три дня Шарлотта проанализировала едва ли не каждую строчку, разобрала роман на фразы и слова, а потом собрала заново — и чего ради, спрашивается? Оказывается, больше никто, включая преподавателя, по-французски роман не читал. В голове у нее это просто не укладывалось. Да как такое вообще возможно?
Тем временем еще три девушки попытались ответить на вопрос доктора Левина. Каждая при этом тыкала пальцем в небо, и каждый последующий ответ оказывался еще дальше от того, чего ожидал преподаватель. Оборачиваясь, чтобы услышать отвечающих, Шарлотта невольно окидывала взглядом аудиторию. Она заметила одну деталь: несколько молодых ребят, сидевших в задних рядах, показались ей слишком… слишком крупными, что ли, особенно на фоне стандартных стульев с откидными столиками-подлокотниками. У них были крепкие шеи, большие руки, а ноги, казалось, вот-вот разорвут брюки — далеко не самого узкого покроя. Никто из этих парней ни разу не поднял руку и вообще никак не попытался вступить в диалог с преподавателем.
Шарлотта сама не поняла, почему так получилось, но ей вдруг стало стыдно за весь класс, и она решилась поднять руку.
— Да, слушаю? — спросил доктор Левин.
Шарлотта заговорила:
— Я думаю, автор использует этот прием, потому что на самом деле первая глава — это изложение жизненного пути Шарля Бовари до встречи с Эммой, с чего, собственно, и начинается основная сюжетная линия. В общем-то последние две трети первой главы — это довольно сухое изложение биографии героя, но Флобер явно не хотел начинать свой роман таким образом, — тут Шарлотта почувствовала, что первый порыв смелости прошел и она начинает краснеть, — и поэтому он старается привлечь внимание читателя реалистичной, яркой сценой со множеством деталей и подробностей. Это совпадает с основным смыслом главы — показать читателю, что Шарль как был простым деревенским парнем, так и останется им на всю жизнь, пусть даже и сможет стать врачом и чего-то добиться. — Она поглядела в книгу и зачитала показавшуюся ей подходящей цитату: — «Une de ces pauvres choses, enfin, dont la laideur muette a des profondeurs d'expression…», — она оторвалась от книги и посмотрела на доктора Левина, — «…comme le visage d'un imbécile». [8] Таким образом, с самого начала книги Шарль предстает таким, каким мы — то есть другие мальчишки — видим его, а мы видим его так живо и так отчетливо, что на протяжении всего романа у нас в памяти остается образ того Шарля, каким он здесь появляется — безнадежного тупицы, бестолкового дурака.
Доктор Левин внимательно смотрел на Шарлотту и молчал. Ей показалось, что пауза затянулась секунд на десять-пятнадцать, хотя на самом деле времени, конечно, прошло намного меньше.
— Спасибо, — сказал преподаватель. Затем обратился ко всем присутствующим: — Это абсолютно точный ответ. Флобер никогда не навязывает нам своих взглядов, не пытается ничего объяснить, если у него есть возможность показать свою мысль наглядным сюжетным примером. Для того, чтобы проиллюстрировать или продемонстрировать что-либо читателям, ему нужна некая точка зрения, и как правильно отметила, — он повернулся в сторону Шарлотты, но сообразив, что понятия не имеет, как зовут девушку, просто сделал жест в ее направлении и подкорректировал свою фразу: — Как правильно было сказано…
Доктор Левин продолжал рассуждать в том же духе, позволив себе несколько раз в слегка завуалированной форме высказать похвалу ее интеллекту, но Шарлотта сидела с опущенной головой и так больше и не рискнула ни разу посмотреть на преподавателя. Щеки у нее пылали. На девушку вновь накатила волна хорошо знакомого чувства чувства вины. Все будет как всегда, весь класс, пришедший на эту лекцию, обозлится на нее, выскочку-первокурсницу, затесавшуюся в их компанию и чуть ли не на первом же занятии выставившую всех остальных полными идиотами.
Шарлотта не отрывала глаз от «Мадам Бовари» и старательно делала вид, что усердно записывает что-то в своем блокноте на спиральной пружине. Обсуждение романа шло своим привычным, по всей видимости, чередом: за каждым вопросом преподавателя в аудитории повисала тишина, и лишь после долгой паузы кто-нибудь пытался что-то высказать — на редкость примитивные и коряво сформулированные ответы. Постепенно обсуждение выродилось в простой опрос: доктор Левин спрашивал студентов уже только об основных сюжетных линиях. Отвечали практически одни девушки, хотя они составляли меньшую часть аудитории.
Вот доктор Левин задал очередной вопрос:
— В одиннадцатой главе Шарль, который еще не закончил обучение и не стал хирургом, идет на риск и соглашается сделать радикальную операцию по устранению плоскостопия у конюха по имени Ипполит. Операция проходит неудачно, это ставит крест на репутации Шарля и его дальнейшей карьере хирурга. Этот момент является поворотным в сюжете романа. Ну, может мне кто-нибудь сказать, что движет Шарлем, который прекрасно понимает, что находится далеко не на острие медицинской науки, но все же решает взяться за острый скальпель, — прошу прощения за невольный каламбур? Что заставляет его пойти на столь рискованный шаг?