Она выпрямилась.
— Я не моряк на вашем корабле, чтобы командовать мной. И мои причины не ваша забота.
— Напротив, к моему большому огорчению в данную минуту, вы и все, что вы делаете, — моя забота, пока я не передам вас на попечение своей тетушки.
При упоминании о неприятной обязанности заботиться о ней до тех пор, пока он не сможет передать ее кому-нибудь другому, сердце Уиннифред ёкнуло. А глаза заволокло красной пеленой. Это была неразумная, несоразмерная реакция на бесцеремонное замечание, Фредди понимала, но была бессильна сдержать гнев. Хватит того, что ее ребенком спихивали с одного на другого.
Глаза ее превратились в узкие щелки.
— Я не желаю быть ничьей обузой, Гидеон. И не позволю, чтобы члены семейства Хаверстон передавали меня от одного к другому, как какой-нибудь причиняющий неудобство насморк.
Она поднялась со стула и повернулась, чтобы уйти, но Гидеон схватил ее за руку прежде, чем она сбежала.
— Сядьте, — мягко сказал он.
— Нет. — Она потянула свою руку. — Отпустите.
— Уиннифред, пожалуйста.
Руку она вырывать перестала, но не села.
Гидеон легонько сжал ее запястье.
— Мое огорчение вызвано этим конкретным разговором, не вами. Я прошу прощения за неудачный выбор слов. Это не первое наше разногласие. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Неужели мы не уладим его так же, как и предыдущие?
— У меня нет с собой ружья, чтобы стукнуть вас.
— Обойдемся. — Он отпустил ее руку. — Присядьте, пожалуйста.
Уиннифред не особенно хотелось, но и перспектива уйти, раздраженно хлопнув дверью, тоже уже как-то не привлекала. Она неохотно села.
Вместо того чтобы последовать ее примеру, Гидеон оперся о подлокотник.
— Сегодня утром я получил письмо от своей тети. Она с удовольствием примет вас обеих в своем доме. Я прошу прощения за то, что создал у вас впечатление, будто ни я, ни она не рады вашему обществу.
— Неудачный выбор слов, как вы сказали. — Поскольку Уиннифред совсем не хотелось показать ему, как глубоко ранили ее его слова, она пожала плечами и постаралась придать своему тону легкость. — Видит Бог, я и сама не сильна в том, что касается правильного выбора слов…
— Вы имеете право сердиться.
— Да, имею. Но не хочу сердиться на вас.
— Я этому рад. — Он слегка склонил голову, чтобы поймать ее взгляд. — Мы снова друзья?
Это только слова, сказала себе Уиннифред.
— Надеюсь.
— Отлично. Тогда давайте еще разок попробуем обсудить тему тюрьмы и посмотрим, удастся ли нам прийти к соглашению.
— Как вы предлагаете это сделать?
— Начав с начала. Вот так. — Он демонстративно уселся в свое кресло и преувеличенно громко откашлялся — глупая выходка, которой удалось вызвать у нее улыбку. — Уиннифред, дорогая, не поведаете ли мне свои резоны — я уверен, вполне веские — для того, чтобы посетить тюрьму?
Уиннифред поморщилась и стиснула пальцами ткань юбки.
— Пожалуй, нет.
У Гидеона вырвался страдальческий смех.
— Ох, ради…
— Я не упрямлюсь, Гидеон, нет. Я… а не могли бы начать откуда-нибудь еще?
— Нет.
Уиннифред нервно потянула ткань.
— Если я соглашусь рассказать вам, вы обещаете, что не будете смеяться или отчитывать меня?
— Обещаю сделать все возможное, чтобы не ранить ваши чувства. Так подойдет? Однако если вы собираетесь сообщить мне, что играете в карты и пьете скотч с заключенными, я стану вас бранить. А если скажете, что обучаете тамошних обитателей искусству шитья, буду смеяться.
Рассмешить ее — вот то, чего он явно собирался добиться этой своей маленькой речью, но Уиннифред промолчала, избегая смотреть ему в глаза и дергая себя за платье.
Видя такую ее сдержанность, Гидеон затих, только глаза его округлились.
— Бог мой. Скажите, что вы не играете в карты и не пьете скотч…
— Разумеется, нет… по крайней мере что касается скотча.
Он ткнул в нее пальцем.
— Никогда, слышите, никогда ноги вашей больше не…
— Там есть один человек, — быстро вставила Уиннифред, спеша объяснить, пока Гидеон не закончил свой ультиматум. — Один паренек, которого я хочу увидеть.
Гидеон медленно опустил руку.
— Парень, с которым вы играете в карты?
— Нет, то есть да, один раз играла, но только чтобы завоевать доверие.
— Конечно. Карты и доверие, — сказал он, растягивая слова. — Они же так естественно сочетаются.
— Могут сочетаться, когда один намеренно проигрывает шестипенсовик и в свой следующий приезд платит долг.
— Пять фунтов в год — и вы нарочно проиграли шестипенсовик? — Он изумленно покачал головой. — Кто этот мужчина?
— Его зовут Томас, и он не мужчина. Он еще мальчик.
Гидеон заморгал, потом откинулся на спинку стула чуть резче, чем было необходимо.
— Мальчик.
— Ему не больше тринадцати, хоть он и твердит, что больше. Но я не верю, что ему пятнадцать, как он утверждает.
— Даже тринадцатилетний мальчик может быть опасен, — тихо произнес Гидеон.
— Несомненно. Но Томаса поймали на краже апельсинов с телеги поставщика в Лэнгхолме. Страшным преступлением это не назовешь. Он же еще совсем ребенок, Гидеон, и я подумала… подумала, что, может быть… если он будет что-то уметь или знать… я учу его читать.
В комнате надолго воцарилось молчание, прежде чем Гидеон заговорил снова:
— Понятно. Почему вы не решались мне это рассказать?
— Ну, это же не совсем приемлемое поведение для леди, не так ли?
— Я видел вас в брюках, ругающейся как сапожник и разговаривающей с козой.
— Да, но то было раньше. До того как вы с Лилли нацелились на то, чтобы… я не знаю… исправить меня, полагаю. Я не хочу, чтоб вы думали, что я не способна к обучению или что я неблагодарна. Да и к тому же большинство людей сочли бы глупостью учить простого вора читать — бесполезная трата времени и сил.
— Я думаю, — мягко проговорил он, — что в мире существует два Совершенно разных типа леди и джентльменов. Есть такие, как леди Энгели, которые имеют титул на сомнительном основании рождения и брака. А есть такие, которые заслуживают его своими поступками. Ваша готовность помочь этому юноше в избытке демонстрирует те самые качества, которые используют, чтобы определить, что значит быть леди, — милосердие и доброта.
Румянец удовольствия залил ей щеки, и Уиннифред не нашлась что сказать.
Губы Гидеона дернулись.