Возле пятого подъезда что-то хрустнуло у него под ногой, и он наклонился, чтобы поднять, но тут же отдернул руку. Это был шприц для подкожных инъекций.
На лестнице стоял запах мочи и блевотины, валялись грязные газеты, липкие презервативы, сухие листья. Келсо прикрыл нос рукой. В подъезде имелся лифт, и, похоже, исправный — что было чудом в Москве, — но он не желал двигаться. Келсо пошел по лестнице, и, когда добрался до третьего этажа, музыка зазвучала отчетливее. Кто-то поставил пластинку со старым советским гимном — тем самым, который исполняли до того, как его запретил Хрущев. «Партия Ленина! — гремел хор. — Партия Сталина!» Келсо буквально полетел вверх, окрыленный надеждой. Значит, девица не обманула его, ибо кто еще, кроме Папу Рапавы, мог слушать самую популярную мелодию времен Иосифа Сталина в половине второго ночи?
Поднявшись на пятый этаж, Келсо пошел на звуки гимна по грязному коридору к квартире № 12. Дом был в очень запущенном состоянии. Большинство дверей забито досками, но дверь Рапавы... О нет, только не это! Дверь в квартиру Рапавы не была забита. Она была распахнута, и весь пол за ней — по причинам, которых Келсо не мог понять, — был усеян перьями.
Пение прекратилось.
«Давай же, парень, входи! Чего ты ждешь? Что задумался? Не говори, что у тебя не хватает смелости...»
Несколько секунд Келсо стоял на пороге, прислушиваясь.
Внезапно раздалась барабанная дробь.
И снова загремел гимн.
Келсо осторожно попытался открыть дверь шире. Но она не поддавалась. Что-то мешало ее открыть.
Он протиснулся в щель. В комнате горел свет.
Боже...
«Я думал, парень, произвести на тебя впечатление! Думал, ты удивишься! Если кто и может тебя запутать, так это профессионалы, верно?»
У своих ног Келсо увидел гору перьев из вспоротой подушки. Однако перья лежали не на полу, так как пола не существовало. Все доски были выломаны и сложены в углах комнаты. На крестовинах балок валялись остатки скромного имущества Рапавы: книги с вывернутыми, разодранными переплетами, взрезанные картины, скелеты стульев, разбитый телевизор, стол ножками вверх, обломки фаянсовой посуды, осколки стекла, разорванная материя. С внутренних стен были содраны обои. Стены, выходящие на улицу, были все в царапинах и выбоинах: очевидно, по ним прошлись кувалдой. Штукатурка на потолке во многих местах провисла. Все было покрыто осыпавшейся побелкой.
Среди этого хаоса и кучи разбитых пластинок стоял громоздкий автоматический проигрыватель семидесятых годов.
«Партия Ленина!
Партия Сталина!»
Осторожно перешагивая с одной балки на другую, Келсо добрался до проигрывателя и выключил его.
В наступившей тишине было слышно лишь, как капает из крана вода.
Полный погром — такого Келсо никогда еще не видел; он даже не испугался, обнаружив, что в комнате никого нет. Просто стоял и озадаченно озирался.
«Так в каком же ты, парень, оказался положении? Вот в чем вопрос. Что они сделали с несчастным старым Папу? Ну так валяйте, хватайте меня. Топ-топ, товарищ, не всю же ночь нам тебя ждать!»
Балансируя, как акробат, Келсо пробрался по балке на кухоньку: взрезанные пакеты, перевернутый холодильник, сорванные со стен полки...
Пятясь, он вышел оттуда и, держась за поцарапанную стену, чтобы не упасть, завернул в коридорчик.
«Тут две двери, парень, — справа и слева. Выбирай».
Он поколебался и протянул руку.
За этой дверью была спальня.
«бог теперь, парень, становится тепло. Кстати, тебе хотелось переспать с моей дочкой?»
Вспоротый матрас. Вспоротая подушка. Перевернутая кровать. Опустошенные ящики. Маленький обшарпанный коврик свернут и брошен в угол. Всюду валяется штукатурка. Пол вздыблен. Потолок обрушен.
Тяжело дыша и балансируя на балке, Келсо стоял в коридоре и старался мобилизовать всю свою волю.
Вторая дверь...
«А вот теперь, парень, жарко!»
... вторая дверь — в ванную. Сиденье с унитаза снято и приставлено к умывальнику. Белая пластмассовая ванна наполнена розоватой водой. Похоже, подумал Келсо, на разбавленное грузинское вино. Он сунул в воду палец и тотчас его вытащил: он не ожидал, что вода такая ледяная, — а палец стал красным.
На поверхности плавал завиток волос с кусочком кожи.
«Пошли отсюда, парень!»
С балки на балку, пыль от штукатурки в волосах, на руках, на плаще, на ботинках...
Подгоняемый паническим страхом Келсо споткнулся, нога соскользнула с балки, и его левый ботинок проделал дыру в потолке нижней квартиры. Отделился кусок штукатурки. Он слышал, как штукатурка упала в темноту пустой квартиры. Добрые полминуты он обеими руками вытаскивал ногу из дыры и наконец высвободился.
Протиснувшись в дверь, он очутился в коридоре и быстро пошел мимо пустых квартир к лестничной площадке. Какие-то странные звуки.
Остановился и прислушался.
Бум!
«Ой, парень, вот теперь жарко, очень, очень жарко...»
Звук шел из шахты лифта. Кто-то там был.
Бум!
Лубянка, ночь, длинная черная машина с работающим мотором, два сотрудника в пальто сходят по ступеням... Неужели нельзя избежать прошлого? — с горечью подумал Суворин, когда они помчались по улицам. Удивительно, что нет туристов, которые могли бы запечатлеть эту традиционную сценку из жизни матушки России. «Почему бы, милый, не поместить эту фотографию в альбом, между собором Василия Блаженного и тройкой на снегу?»
Машина ухнула в рытвину, спустившись с холма у отеля «Метрополь», и Суворин ударился головой о мягкий потолок. Сидевший рядом с шофером Нетто развернул крупномасштабную карту московских улиц, какой ни один турист никогда не видал, потому что она все еще считалась секретной. Суворин включил свет в салоне и пригнулся, чтобы лучше видеть. Дома жилого комплекса «Победа революции» сгрудились, как почтовые марки, поперек линии метро в северо-западном пригороде Москвы.
— Сколько, ты считаешь, нам потребуется времени? Минут двадцать?
— Пятнадцать, — ответил шофер, желая показать себя.
Он увеличил скорость, включил фары, резко крутанул вправо, и Суворина бросило в другую сторону — к дверце. Он успел лишь заметить, как мимо мелькнула Библиотека имени Ленина.
— Утихомирься, ради бога, — сказал он. — Вовсе ни к чему, чтобы нас оштрафовали за превышение скорости.
Они продолжали мчаться. Как только машина выбралась из центра, Нетто открыл бардачок и протянул Суворину хорошо смазанный «Макаров» и обойму боеприпасов. Суворин нехотя взял оружие, взвесил незнакомую тяжесть в руке, проверил механизм и коротко вздохнул, глядя на мелькнувшую мимо березу. Он пошел на эту службу не потому, что ему нравились такие штуки, а потому, что отец-дипломат с ранних лет внушал ему: если ты живешь в Советском Союзе, самое лучшее — получить назначение за границу. Пистолеты? Да Суворин не заглядывал на стрельбище в Ясеневе уже целый год. Он вернул «Макаров» Нетто, тот пожал плечами и положил его в карман.