Он сидел один на жесткой деревянной скамье, прислонясь головой к облупившейся штукатурке, и невидящими глазами смотрел перед собой. Значит, вот... вот как это выглядит. Можно провести полжизни, описывая это, описывая, как миллионы... как, скажем, маршала Тухачевского превратили в месиво в НКВД. Его признание в пятнах засохшей крови можно увидеть в архиве. Ты даже держал его в руках и на какой-то миг подумал, что представляешь себе, как, должно быть, все это происходило. А потом сталкиваешься с реальностью, и до тебя доходит, что ничего-то ты не понимал. Даже близко не представлял себе, как это было.
Через некоторое время появились двое милиционеров и подошли к фонтанчику с питьевой водой, что находился возле Келсо. Они говорили об узбекском бандите Чехере, которого расстреляли вечером из пулемета в гардеробе «Вавилона».
— Кто-нибудь занимается моим делом? — прервал их разговор Келсо. — Речь идет об убийстве.
— А-а, значит, об убийстве! — с издевкой закатил глаза один из них.
Другой расхохотался. Они бросили свои бумажные стаканчики в урну и пошли прочь.
— Подождите же! — крикнул Келсо.
В другом конце коридора завопила пожилая женщина с перевязанной рукой.
Келсо снова опустился на скамью.
Вскоре по лестнице устало спустился офицер могучего телосложения с горьковскими усами и представился: следователь Беленький, отдел убийств. Он держал в руке грязную бумажонку.
— Вы свидетель по делу об убийстве старика Рапазина?
— Рапавы, — поправил его Келсо.
— Верно. — Беленький, сощурясь, посмотрел на бумажку — пробежал глазами по верху, потом по низу. Возможно, из-за висячих, как у моржа, усов, а может, из-за слезящихся глаз он выглядел невероятно грустным. — О'кей, — со вздохом произнес он. — Запишем ваши показания.
Беленький повел Келсо по широкой лестнице на второй этаж, в комнату с облупленными зелеными стенами и неровным деревянным полом. Он жестом предложил Келсо сесть и положил перед ним стопку разлинованных бланков.
— У старика имелись бумаги Сталина, — начал Келсо, закурив сигарету. И быстро выдохнул дым. — Вы должны это знать. Они почти наверняка были спрятаны в его квартире. Поэтому...
Но Беленький не слушал его.
— Все, что вы можете припомнить. — И он положил на стол синюю ручку.
— Но вы слышите, что я вам говорю? Сталинские записи...
— Верно, верно. — Следователь по-прежнему не слушал. — Детали мы выясним позже. Сначала нужны ваши показания.
— Полностью?
— Конечно. Кто вы. Как познакомились со стариком. Что вы делали в его квартире. Все от начала и до конца. Пишите. А я вернусь.
И следователь ушел, а Келсо еще минуты две смотрел на чистый лист. Автоматически аккуратно написал кириллицей свое имя, фамилию, дату рождения и адрес. В мозгу царил туман. «Я приехал», — написал он и остановился. Пластмассовая ручка в пальцах казалась тяжелее лома. «Я приехал в Москву...» Он даже не мог вспомнить дату. А обычно хорошо помнил даты! (25 октября 1917 года крейсер «Аврора» дал залп по Зимнему дворцу, и началась революция; 17 января 1927 года Лев Троцкий был исключен из Политбюро; 23 августа 1939 года был подписан пакт Молотова — Риббентропа...) Келсо пригнул голову к столу. «Я приехал в Москву в понедельник, 26 октября, утром из Нью-Йорка по приглашению Российского архива, чтобы выступить с небольшой лекцией об Иосифе Сталине...»
Ему потребовалось меньше часа на то, чтобы закончить свои показания. Он изложил все, как просили: про симпозиум, про встречу с Рапавой, про тетрадь Сталина, про Библиотеку имени Ленина, про Епишева и встречу с Мамонтовым, про дом на Вспольном, про свежераскопанную землю, про «Робот» и дочь Рапавы... Он исписал семь страниц мелким почерком и даже ускорил темп к концу, поспешно описав, в каком состоянии увидел квартиру, как обнаружил труп, как искал работающий телефон в соседнем корпусе и разбудил молодую женщину с ребенком. Он был доволен, что взялся за перо, привел в какой-то порядок хаос происшедших событий.
Беленький просунул голову в дверь, как раз когда Келсо дописывал последнюю фразу.
— Можете этим больше не заниматься.
— Я уже написал.
— Не надо. — Беленький посмотрел на небольшую стопку листов, потом на Келсо. За его спиной в коридоре послышался шум. Он нахмурился, затем крикнул через плечо: — Скажи, чтоб подождал. — Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
Что-то произошло с Беленьким, это было ясно. Рубашка цвета хаки расстегнута, галстук развязан. На рубашке пятна пота. Не отрывая взгляда от лица Келсо, он протянул большую руку, и Келсо подал ему свои показания. Беленький, крякнув, сел за стол и достал из нагрудного кармана пластмассовый футляр. Оттуда вынул на редкость изящные очки в золотой оправе, встряхнул их, надел на кончик носа и стал читать.
Массивный подбородок его выпятился. Он то и дело вскидывал глаза со странички на Келсо, изучающе на него смотрел и снова возвращался к тексту. Он морщился. Усы над сжатыми губами опустились еще ниже. Он покусывал сустав большого пальца на правой руке.
Прочитав последнюю страницу, он вздохнул.
— И это правда?
— Все до последней точки.
— А-а, ё-моё. — Беленький снял очки и потер глаза ребром ладони. — И что же мне теперь с этим делать?
— Мамонтов, — сказал Келсо. — Он наверняка к этому причастен. Я намеренно не сообщил ему никаких подробностей, но...
Дверь распахнулась, и маленький тощий человечек, этакий Лорел при Беленьком-Харди, произнес испуганным голосом:
— Фима! Быстро! Они здесь!
Беленький многозначительно посмотрел на Келсо, собрал листки его показаний и поднялся из-за стола.
— Вам придется ненадолго спуститься вниз, в камеру. Только не волнуйтесь.
При упоминании о камере Келсо охватила паника.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь из посольства. Беленький затянул узел своего галстука, застегнулрубашку, одернул пиджак в тщетной попытке разгладить его.
— Могу я поговорить с кем-нибудь из посольства? — повторил Келсо. — Я хочу знать свои права.
Беленький распрямил плечи и направился к двери.
— Слишком поздно, — сказал он.
В подвальном этаже отделения московской городской милиции Келсо грубо обыскали и отобрали паспорт, бумажник, часы, вечное перо, пояс, галстук и шнурки от ботинок. Он видел, как все это сунули в картонку, поставил свою подпись на формуляре и получил расписку. Затем, держа в одной руке ботинки, в другой — расписку и перебросив через руку плащ, он пошел вслед за охранником по выбеленному коридору со стальными дверями по обе стороны. Охранник явно страдал фурункулезом — его шея поверх засаленного коричневого воротничка выглядела как тарелка с красными клецками; заслышав его шаги, задержанные в камерах принимались стучать в дверь и кричать. Он не обращал на это ни малейшего внимания.