– Да, Алка забегала ко мне, но вы ошибаетесь, если считаете меня ее подругой. Ничего подобного. Мне бы и в голову не пришло водить дружбу с пьющей женщиной. Мы были соседки, не более того.
– А зачем она забегала?
– А вы не догадываетесь? Зачем человек, пристрастившийся к алкоголю, может наведываться к соседям? Правильно, надеясь разжиться бутыльком. Алла просила у меня водку или денег на опохмелку. Водки у меня отродясь в квартире не было, сама я не употребляю, а деньги давала. Ну так, по мелочи, рубликов десять, а когда финансы пели романсы, могла всего пару монет подкинуть. А если Алка наглела и надоедала, слала ее куда подальше.
– Тамара Никаноровна, вы сами как считаете, мог Арсений в пьяном угаре убить Аллу?
– Сомневаюсь. Н-нет… – женщина вытянула губы трубочкой. – Думаю, не от него Алка смертельный удар получила.
– Милиция придерживается другого мнения.
– На то она и милиция, у них профессия такая – подозревать. А по мне, так Алку мог убить кто угодно. Ты сама рассказывала ментам, что входная дверь была открыта. Кто знает, какие персонажи там хозяйничали, пока ты не приехала. Может, из местных алкоголиков кто заходил, например. Да и девка та запросто могла молоточком махнуть.
– Какая девка?
– Я капитану уже говорила, что минут за семь до тебя у меня в квартире звонок раздался. Открываю, а на пороге девица. Взор потупила и щебечет, мол, ей Алла нужна. Двери перепутала, на площадке тьма – хоть глаз выколи, вот она мне и звякнула по ошибке.
Копейкина подскочила.
– Как она выглядела?
– Кто? Девица? Обыкновенно. Светлые волосы, шубка…
– Щипаная норка?
– Вроде да. – Тамара Никаноровна прищурилась. – А ты откуда знаешь?
– Мы с ней у подъезда столкнулись.
– Во! Вот тебе и ответ на вопрос. Думаешь, не могла она Алку укокошить? Да за милую душу. Сейчас даже дети в убийц превратились. Не далее как позавчера криминальную передачу смотрела – жуть. Четырнадцатилетняя дочь убила родных мать с отцом из-за того, что те не разрешили ей на танцульки отправиться. А ты говоришь… Жестокость процветает. Куда ни кинь – всюду насилие, кровь, мордобой. В кино убийства, в книгах убийства, а сейчас даже в детских мультиках стали насилие пропагандировать. Разве это дело? Вот раньше, при советской-то власти, такого безобразия не было.
– Тамара Никаноровна, где можно найти собутыльников Аллы?
– А далеко ходить не надо. За наш дом зайди и упрешься аккурат в их пьяные рожи. Там алконавты целыми днями слоняются. Им все по барабану, и дождь, и снег, и буря, и ураган. В восемь на работу идешь – они уже веселенькие, уже глазки залили, стоят, улыбаются. Тьфу, говорить противно.
Поблагодарив Тамару, Катарина спустилась вниз.
Натянув на голову капюшон, медленно побрела по заснеженной дороге. Девушка в щипаной норке… Вот так номер! Значит, она приходила к Алле Денисовне. Но зачем? Катка попыталась вспомнить вчерашнее столкновение. Девица сильно нервничала, следовательно, она все же побывала в квартире Клюевых.
Неужели то хрупкое создание было способно на убийство? И с чего бы вдруг явно не нуждающейся в деньгах особе – владелице дорогих шмоток и иномарки – отправлять на тот свет алкоголичку Аллу?
Внутренний голос запротестовал: «Ты ничегошеньки не знаешь об убитой, а посему не можешь обвинять или оправдывать людей, руководствуясь их внешними данными и наличием купюр в кошельке».
Свернув за угол, Катарина увидела группу «согревающихся» граждан. Трое красноносых мужиков и две тетки неопределенного возраста закусывали дешевую водку ломтиками колбасы, покоящейся на коробке из-под бананов.
Кашлянув, Катка спросила:
– Скажите, кто-нибудь из вас был знаком с Аллой Денисовной?
Высокий дядька в объеденном молью тулупе икнул и уставился на Копейкину мутными глазами.
– С Алкой все были знакомы.
– Поминаем сейчас Денисовну, – пискнула продрогшая бабенка.
– Тогда мне надо с вами поговорить.
– А ты кто? – прогнусавил низкорослый толстяк. – Из газеты, что ли?
– Ага, – подхватила тетка, – «Москва и москвичи».
Выпивохи мерзко заржали.
– У Аллы были родственники? – Катарина старалась не реагировать на хамство.
– Не было! – гаркнула бойкая алкашка.
– А ты откуда знаешь? – усмехнулся низкорослый.
– Алка мне сама рассказывала.
– Да ладно тебе заливать! Алка с нами не зналась. – Толстяк подошел к Катке вплотную, положил руку ей на плечо и, кивнув в сторону серого здания, заявил: – Топай туда, в винный магазин. Три года назад Алка там продавцом работала. В нашу компанию она не входила, у нее свои друганы имелись.
– Вот и вали к ним, – огрызнулась тетка, – не фига нам поминки портить.
Толстяк выругался.
– Не обращай на Дуську внимания, она дура.
– Ты рот-то закрой, а то ща по мордам схлопочешь! – мило откликнулась алкашка.
Послав собутыльницу на три веселых, толстяк продолжил:
– Тебе нужны Танька-Фонарик и Борька Змей Горыныч.
– Кто? – Катарина отшатнулась.
– Да ты не смотри на меня так, я серьезно. Ступай к магазину, Фонарик с Борькой тама ошиваются.
Под взрыв пьяного хохота Копейкина поплелась к винному.
У входа толпились такие же жертвы горячительных напитков. Постояв в раздумьях минуты две, Катарина захотела уже плюнуть на все и вернуться домой. Но вовремя вспомнила умоляющий взгляд Арсения, и внутри ее что-то щелкнуло. «Ну уж нет, – сказала она самой себе, – если взялась за собственное расследование, то будь добра довести его до конца».
Вдохнув полной грудью морозного воздуха, Ката заголосила:
– Товарищи, кто из вас Танька-Фонарик и Борька Змей Горыныч?
Полагая, что пьянчуги обязательно поднимут ее на смех, она на всякий пожарный отошла на два шага назад. Но никто не засмеялся. Напротив, у всех были такие лица, будто здесь собрались не любители выпить, а по меньшей мере академики, готовящиеся к важному выступлению с трибуны.
Когда из толпы вышло «нечто», Катка сразу поняла – это Танька-Фонарик. Под глазами «красавицы» сияли два иссиня-черных «фонаря». Перекатывая во рту жвачку, Танька пробасила:
– Ну и че дальше? Какие дела у нас с тобой?
– Вы Фонарик?
– Не звезди зря, Фонарик я, Фонарик.
– А я Змей Горыныч, – прохрипел высоченный бугай в полинялой шапке-ушанке.
– Вы мне очень нужны, – затараторила Катка, – дело касается Аллы Денисовны.
Татьяна шмыгнула носом, быстро покосилась на Бориса и тоном, не предвещающим ничего хорошего, заявила: