– У нее с нервами было плохо, – неохотно пояснил он.
– Я думала, она была равнодушной.
– Нет, она переживала, но Михаил Александрович не любил видеть ее слез. Он говорил: «Что ты играешь вселенскую скорбь? Кто тебе поверит, что ты ее любишь?»
– Он имел право. Она меня бросила.
– Марина Михайловна… Можно я скажу свое мнение?
– Не можно, а нужно.
– Она, конечно, отдала вас, но не от хорошей жизни.
– Да ладно! А как в войну детей растили? Как сейчас миллионы матерей выкручиваются, имея зарплату в три тысячи рублей?
– Нет, я ее не оправдываю, но и вы не думайте, что она какой-то монстр. Я давно у Михаила Александровича работаю, как-то с ней разговорился. Она мне сказала: «Ей же лучше у него. Он ее любит. А я еще и вылечиться никак не могу. Ну, потребую ее назад, но разве он отдаст? Разве его в суде победишь?» Ей еще не повезло со вторым мужем – он к наркотикам пристрастился, а потом и ее втянул. У них ведь ребенок с церебральным параличом родился. Куда вас было забирать в такие условия?
– А где сейчас этот ребенок?
– Да он недолго прожил. Тяжелый случай был. Она после этого и стала употреблять…
– Невеселая у нее жизнь была.
– Очень невеселая, Марина Михайловна! Она слабый человек.
– Если бы не отец, она бы раньше погибла. Охранник поджал губы.
– Вы что-то хотели сказать?
– Я уважал Михаила Александровича…
– Но что-то хотели сказать?
– Только правду.
– Так говорите.
– Да я вот думаю: нужно ли?
– Я восстанавливаю свою память, вы это понимаете?
– Да не было этого в вашей памяти!
– Я чего-то не знала?
– Знали, но относились к этому по-другому. Смотрели на все глазами отца… Понимаете, внешне так выглядит, что Михаил Александрович – благодетель. Он и деньги давал, и дом этот подарил. Но у него был непростой характер. Он ее постоянно унижал.
– Ничего себе! Унижал тем, что давал деньги? Так не брала бы – и никаких унижений! На работу бы устроилась!
– Она устраивалась, но нигде не задерживалась. К тому же у нее ребенок был больной на руках, мать-сердечница. Она к Михаилу Александровичу просилась много раз. Секретаршей в любой филиал. Но он ей фирму купил. А ведь бизнес вести надо уметь. Он никогда не выполнял ее просьб – он лучше знал, что ей нужно. И так она скисала с каждым годом…
– Он ничего ей не был должен! – твердо произнесла Марина. – А дал кучу всего. Он кормил ее мать.
– Он всегда требовал безусловного послушания. Это были его любимые слова: «безусловное послушание». За это он платил щедро. Но если кто-то шел против, Михаил Александрович отворачивался от такого человека навсегда. У него была железная воля, он, может, сам того не желая, легко ломал людей. Между прочим, ваша мать должна была выиграть процесс. Это было стопроцентное дело. Акции стоили несколько миллионов долларов, и он их действительно приобрел, когда еще был в браке. Это было совместно нажитое имущество. Но ваша мать струсила идти против него.
– И получила дом в Испании!
– С условием сразу оформить дарственную на вас.
– Ну и что?
– Да ничего, вот только разве это ее дом получается? А если вы очнетесь и ее выгоните?
– Я выгоню мать?
– Вы к ней плохо относились. Она из-за этого даже общаться с вами перестала. Говорила: «Теперь ее не переубедишь. Да и зачем? Так ей спокойнее. А мне сюда ездить – душу надрывать. Я сама виновата, так мне и надо».
Марина хотела что-то сказать, но вдруг горло перегородил ком. Она поднесла руку к ключицам – подумала, что это опять подступает обморок. Но ком был другой – горячий, мокрый, хлюпающий, от него стало жарко глазам.
«Да это слезы! – изумленно подумала она. – Я плачу!»
Охранник деликатно отвернулся.
– Пойду в комнате уберусь, – пробормотал он.
«Не хочу ничего знать! – прошептала Марина. – Хочу только себя защитить, а этой правды мне не надо! Она у каждого своя. Сколько еще версий одного и того же будут мне предлагать? Как долго я буду зависеть от чужой воли, от искаженного отношения ко мне и моему отцу? Кому-то он не прибавил зарплату, кого-то наказал за прогулы – и вот уже эти люди рассказывают мне разросшиеся до небес ужасы: чудовищные свидетельства скупости и жестокости моего отца, которые существуют только в воспаленных обидой мозгах маленьких противных прогульщиков. Как я беззащитна! Я прямо вижу их рожи, мы словно играем в игру «верю – не верю», они сидят напротив меня и хитро переглядываются: «Ну-ка, Марина Михайловна, угадайте-ка, кто из нас врет?» Нет, я хочу знать о прошлом только то, что я в прошлом знала!»
«А хочешь ли ты знать правду в таком случае?» – спросил тихий голос внутри нее.
Марина вытерла ладонью глаза, открыла записную книжку и написала:
«Елена Королева последний раз была в Москве полтора года назад. Вряд ли она могла узнать что-то, представляющее опасность для злоумышленника. Прошло уже много времени. Почему ее убили именно сейчас?
Единственная нормальная версия – наследство.
Но наследница – я.
Кто же наследует после меня? Тот, кого я назначу.
Может быть, в ближайшее время возле меня появится некий красавец, обаянию которого я не смогу противиться? Но трудно представить себе, что некто, пусть даже и красавец, может быть настолько тупым, чтобы выбрать такой кривой путь к деньгам!
Тогда почему ее убили?»
– Позвоните в фонд! – крикнула она охраннику. – Пусть они найдут следователей, которые вели дело о покушении на меня. Я хочу с ними встретиться. Если можно, договоритесь прямо на завтра, на день.
– Завтра днем у вас косметолог! – крикнул охранник сквозь шум пылесоса.
– Косметолога отмените. Мне некогда.
– Иван, я все выяснил, – произнес человек в телефонной трубке. – Лилия Максимовна Королева действительно вылетела из России в Испанию. Это произошло двадцатого апреля. Она уехала по туристической путевке.
– Одна уехала?
– Путевка была на одного человека. Отель «Далматас», город Бенидорм. Четыре звезды с полупансионом, номер на одного. Путевка на девять дней.
– То есть она была в Испании с двадцатого по двадцать девятое апреля. Бенидорм – это где?
– Ближайший большой город – Аликанте. Там аэропорт.
– Это далеко от Марбеллы?
– Километров восемьсот, кажется.
– Она брала машину напрокат?