– Видимо, да. Других листов мы не нашли. Надо полагать, убийца забрал их вместе с мобильным телефоном. Так что связь убийства с историей Марины Королевой очень даже вероятна.
– Эти бумаги разоблачают? – спросил Турчанинов сам себя. – То есть в них есть доказательство того, что Марину подменили?
– Кстати, Сергеев их отдал сам. В шкафах никто не рылся. Этот листок лежал в ящике – он, видимо, выпал, когда Сергеев все это доставал. Либо он его не стал брать, потому что там нет ничего важного. На дверце шкафа есть только отпечатки Сергеева. За день до его смерти приходила хозяйская уборщица, а она старательная мадам, все протирает. Нет, он сам их достал.
– Может, под угрозой? На него наставили пистолет?
– Если был пистолет, почему убили молотком? Да и потом он повернулся к убийце спиной. Сам провел его в квартиру. Нет, похоже, он этого человека не боялся.
Турчанинов снова посмотрел на фотографию убитого. На ней не было лица, поэтому в его памяти навсегда остался лишь нереально синий цвет глаз да смуглый лоб под светлыми прядями. Очень красивое лицо осталось в его памяти…
Много ему наврал тот человек на их единственной встрече.
– Вы ей нравились? – спросил его Турчанинов тогда.
– Нет, – ответил ему будущий покойник.
– Почему?
– А ей красавцы не нравятся. Ей богатые нравятся. Я для нее нищий и, значит, низший сорт.
– А она вам нравилась?
– Вы интересный нейрохирург. Своеобразный такой…
Вот какой забавный вопрос: нравилась ли Лола Сергееву? И такой сложный – он на него не ответил.
Но перед этим солгал.
Теперь Турчанинов думал: Лола любила бывшего главврача. Их любовь была долгой, и для Лолы она была связана с риском потерять то, к чему она всю жизнь стремилась. Никто не знает, когда эта связь началась – возможно, еще до того как она вышла замуж за Королева. Ведь Сергеев был студентом, потом аспирантом, потом преподавателем медицинского института, в котором Лола работала лаборанткой, а потом и пробовала учиться.
Значит, муж был для денег, а Сергеев для души?
В последние годы жизни Королев говорил всем, что уже не любит жену и готов с ней развестись. Он хотел как-нибудь так все раз-рулить, чтобы не было скандалов – он устал от скандалов. Лола предлагала простой вариант: он ей платит два миллиона долларов, и она тихо уходит.
А он вдруг закусил удила.
Может, будь у него меньше неприятностей, он бы сел спокойно и посчитал. Уж что-что, а считать-то он умел. Да разве его покой не стоил двух миллионов? Наверное, стоил.
Но он уперся, стал воспринимать требование как шантаж, говорил, что она не получит вообще ничего. А может, просто не хотел ее отпускать? Все-таки любил?
А вот Сергеев – как он относился к своей любовнице?
Турчанинов листал уже добытые свидетельские показания. По ним разбежались, расползлись похожие друг на друга женские истории. Везде было одно и то же: роман, романчик, быстрая связь, долгая связь, вот и хозяйка квартиры утверждает, что они спали несколько раз. Сергеев – жиголо. Прав адвокат Крючков.
Как же надо любить, чтобы прощать все это?
Каким же подлецом надо быть, чтобы говорить: не любила?
Наврал ли он насчет другого? Например, насчет Лолиного звонка из Испании? Или насчет причины, по которой он уволил всех сотрудников и забрал все документы? Теперь уже не узнаешь.
Где-то вдалеке раздался звонкий женский смех. Турчанинов поднял глаза от бумаг и задумался.
… Обшарпанный коридор, залитый солнцем. Весна.
– Девушка, вы только представьте, какие у нас могут быть дети! Девушка, я к вам обращаюсь!
Она оборачивается, ее зеленые глаза по-кошачьему сужают зрачки.
– Ну, прямо! Дети! Размечтался…
– Это откуда у нас такой красивый акцент? Девушка никак с Украины? А вы знаете, девушка, что у украинок другое строение некоторых органов?
– Ой, да глянь! Это каких таких органов, интересно?
– Девушка, я, между прочим, врач! Заявляю вам как официальное лицо: у украинок совершенно другие ноги. Они не худые, но очень красивые. Невероятно красивые. Вот как у вас! Завтра у нас семинар как раз на тему украинских ног. Вы не могли бы прийти к нам в виде учебного пособия?
Она смеется, у нее белоснежные зубы. Конечно, он избалованный парень, и таких надо остерегаться – мама предупреждала! – но его глаза светят странным лунным светом. Это судьба. Это любовь.
А за любовь можно отдать все…
Перед нею бетонный забор. Он расходится в обе стороны от синих плотно закрытых ворот. Справа от ворот табличка – «Улица летчика Ивана Порываева, дом 17», под табличкой – кнопка звонка.
В ушах такой же гул, как во сне, а в груди – такое же сумасшедшее биение сердца.
Нет только собаки.
В глазах от ужаса темно, и кажется, что на месте собаки лежит ее тень. Собаки нет, но тень есть. Стучит собачий хвост, поднимая пыль.
Тук-тук, тук-тук…
Нет, это где-то вдали забивают гвозди. Или выбивают ковры?.. Какие ковры, Марина?! Улица состоит из одних бетонных заборов – ни единого дома, хотя здесь и написано: дом 17.
Она подошла к воротам, и вдруг что-то в ней дернулось и заныло.
Марина оглянулась по сторонам: все спокойно, никого нет. Шофер сидит в машине, читает какой-то детектив, мимо изредка проезжают грузовики, тормозя на повороте. Вдали виднеется огромная куча песка, работает ковш экскаватора. Жарко, пыльно…
Она через силу подняла руку и нажала на кнопку. Где-то далеко послышалось слабое треньканье, зашаркали шаги. «Сейчас» – недовольно повторял мужской голос, приближаясь.
Теперь она ждала чего угодно.
Например, ворота откроются, и за ними окажется кто-то, кого она сразу назовет по имени. Или там будет незнакомый человек, он удивится: «Лолка? Привет, старая перечница! Куда пропала?» – и это будет такой человек, который узнает ее даже с этими шрамами. Или это будет еще какой-то носитель тайн, хранитель ключей. Ведь если его синие ворота снятся ей ночью, значит, этот человек…
Ворота открылись, за ними стоял неопрятный старик в черной форме то ли сторожа, то ли разнорабочего. За ним был еще один мужчина – помоложе. Он казался слегка пьяным. Она вспомнила, что сегодня суббота.
– Что надо? – неприветливо спросил старик.
– Это Ивана Порываева, семнадцать? – «Ничего умнее в голову не пришло… Так готовилась к тому, что он сам все скажет, – а он не говорит, он спрашивает…»
– Ну дак здесь написано, что Ивана Порываева. Ты читать, что ли, не умеешь?
Видно было, что ни тот ни другой не собирались говорить ей: «Привет, старая перечница!»