Она не побоялась рассказать и о преследующем ее горьком одиночестве, и о творческом кризисе, который не могла преодолеть больше года. Перед Джимом приоткрылась темная сторона творческой работы, ужас и депрессия Фэнси, когда собственный талант предал ее, а все вокруг продолжали требовать все новых и новых моделей, да и другие дизайнеры на ее глазах безо всяких усилий представляли очередные коллекции.

– Я начинала в примерочных, стоя на коленях, с полным ртом булавок. Кажется, вечность прошла, прежде чем я убедила окружающих, что у меня есть талант. А потом нужно было завоевывать себе имя, репутацию, после чего создать соответствующую обстановку – светские приемы, уик-энды на фешенебельных курортах, – чтобы мои модели носили именно те, кто мне был нужен. Работа и приемы занимали уйму времени, ни на что другое его не оставалось. Наверное, нужно было остановиться, отдохнуть, вспомнить о любви, о семье, родить детей. Но я вознеслась на вершину известности и боялась, что упаду оттуда, если пропущу хоть один прием, хоть одну презентацию. Потому и Жак ушел.

Голос ее потеплел, когда она призналась, что звонок Джима о смерти мамы разбудил ее, как будильник после долгого сна.

– Может, тебе просто был необходим отдых, – помолчав, ответил Джим.

– А может, я просто заблудилась и слишком далеко ушла от той дороги, куда меня звало мое сердце. Боюсь, что успех и слава уже очень давно приносили мне больше боли, чем удовольствия.

– И о чем же ты мечтаешь в будущем? – Почему-то этот вопрос дался ему с трудом.

– Случается… особенно в такие вечера, как сегодня, что мною овладевают дикие мечты бросить все это. Отдать бизнес в руки Клода… – Она с тоской посмотрела на Джима, и какое-то странное, неистовое, нежеланное чувство спазмом стиснуло его горло. – Но вдруг Клод совершит какую-нибудь нелепую ошибку…

– Ты никогда не сможешь уйти, Фэнси, – сдавленно произнес Джим.

– Я… я думаю, ты прав, – с отчаянием отозвалась она.

Но ее горящий, тревожный взгляд снова остановился на лице Джима. Он кожей чувствовал, как ее тянет к нему. Чувствовал, как его тянет к ней.

– Мне так хорошо с тобой, Джим. Я так… так невероятно счастлива.

– Солнышко, ты не обязана притворяться, что сегодняшний вечер что-то для тебя значит, если это не так. В конце концов, это всего лишь постель.

– Значит, для тебя… это только секс?

– Тебе было одиноко.

– Терпеть не могу, когда ты думаешь, будто читаешь мои мысли… если я их сама не знаю, – сказала она. – Почему ты спал со мной? Что ты ко мне чувствуешь, Джим Кинг?

Он сжал губы и устремил упрямый взгляд на темную ленту дороги.

– Да ты ж ни за что не скажешь. Скорее умрешь. – Ее голос жалобно затих. Но он по-прежнему ощущал на себе ее взгляд, словно она не теряла надежды на его ответ.

Он промолчал, конечно. А когда открыл рот, то лишь мрачно произнес:

– У меня дети, солнышко. Я не могу позволить себе ложь и тщетные надежды.

– Я тоже.

– Не будем сегодня спорить, Фэнси, – прошептал он в ответ.

Но старые обиды и недомолвки сумели потихоньку прокрасться в кабину пикапа. Он не знал, чего ожидать от нее, а следовательно, не мог ей доверять. Не слишком-то она была щедра на обещания. Впрочем, и он, наверное, тоже. Но время для откровенного разговора еще не наступило. И поэтому он просто молча притянул ее к себе и больше не произнес ни слова. Она тоже молчала, прильнув к нему, пока они не добрались до плавучего ресторана на реке. Там разговор возобновился, но уже о другом. А значит – напряжение недосказанного так и осталось между ними.

После ужина он хотел отвезти Фэнси домой, но она воспротивилась. Такой чудесный вечер, сказала она, что ей хочется продлить его. И добавила, что мечтает потанцевать с ним – так, как они танцевали раньше.

Он нетерпеливо потащил ее вдоль берега реки, сквозь толпу праздношатающегося люда – горластых подростков в шортах и футболках с самыми разнообразными надписями на груди, малышей, подбрасывающих крошки голубям, раскормленных туристов с фотокамерами на шее, молоденьких мам с колясками, влюбленных, гуляющих рука об руку. Вокруг было слишком много толкотни, слишком много шума. Черный густой смрад от моторных лодок прожигал ему легкие. Приходилось то и дело уворачиваться от прохожих, обходить расставленные вдоль берега столики и подныривать под зонты. Джим не любил эту толчею и карнавальную атмосферу, привычную для Фэнси. Но ведь, в конце концов, важно, что нравится ей.

Он привел ее в ночной клуб – туда, где прежде был кирпичный склад. Они танцевали вдалеке от остальных посетителей, прильнув друг к другу, отдавшись неспешному ритму тихой мелодии, наслаждаясь чудесным видом на реку. Близость Фэнси снова вызвала в нем желание, и всякий раз, когда музыка замолкала, он прижимал ее к стене и осыпал поцелуями, как подросток, открывший для себя радости секса. Впрочем, она нисколько не возражала.

Она захотела пить, и он заказал бутылку французского шампанского. Но почему-то пенящаяся, приятно обжигающая пересохшее горло жидкость пришлась больше по вкусу не ей, а ему, и он выпил почти всю бутылку. Шампанское и Фэнси очень быстро вскружили ему голову, и он заказал еще одну бутылку.

И это стало величайшей ошибкой в его жизни.

Потому что Фэнси отпила лишь несколько глотков, а он, очарованный ее сверкающими глазами, проглотил и эту бутылку тоже.

На следующее утро он проснулся в чужой постели, в окружении роскошной безликой гостиничной мебели. Его подташнивало, голова кружилась, а глаза жгло, как при высокой температуре.

Он испытал величайшее потрясение, увидев обнаженную, свернувшуюся в комочек у него под боком Фэнси, а у нее на пальце – новенькое блестящее обручальное кольцо.

Боже милостивый.

Он уставился на это кольцо и неотрывно смотрел на него, пока оно не расплылось у него перед глазами в неясное пятно.

Потом перевел взгляд на Фэнси. Ее спутанные волосы разметались по его подушке.

На губах играла довольная улыбка.

Он вспомнил судью… полуночную брачную церемонию… Сердце начало стучать молотом. А потом в памяти всплыла вся предыдущая ночь.

Господи, что же он натворил?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда он открыл дверь, Фэнси сонно заворочалась.

– Джим?

Ее оклик дуновением ветерка прошелестел по комнате. Фэнси поспешно нащупала кольцо – чтобы убедиться, что это не сон.

Он обернулся. Посеревшее лицо было мрачным, а глаза непроницаемыми.

– Еще очень рано. Я не хотел тебя будить.

Тяжесть и горькое отчаяние змеей обвились вокруг ее сердца. Его резкий голос ударил больнее, чем тысячи разгромных рецензий на ее коллекцию одежды.