Но он решил не вдаваться в расспросы. На ее лице сияла такая гордая улыбка.
— Ирвинг Тальберг! Маленький еврейский гений из Нью — Йорка.
Блондинка Актриса ответила неуверенной улыбкой. Прикажете понимать это как шутку? Или именно так одни евреи могут говорить о других евреях — любовно и с фамильярностью, даже насмешкой? А неевреям так говорить не положено?..
Драматург, заметив ее смущение, добавил:
— Тальберг был настоящей легендой. Вундеркиндом. Вечно молодым, даже в смерти.
— Вот как? Разве он умер м-молодым?
— Нет. Умер он, конечно, далеко не ребенком. Но всегда казался таковым в глазах всего мира.
Блондинка Актриса с живостью подхватила:
— А отпевание проходило в такой красивой синагоге — или соборе? — на Уилшир-бульвар. Я тогда была слишком мала, чтобы что-то понимать. И этот их язык, кажется, иудейский, да? Он такой странный и красивый язык! Кажется, тогда он казался мне голосом самого Господа Бога. Но с тех пор я ни разу так туда и не зашла. Я имею в виду в синагогу.
Драматург неуверенно пожал плечами. Религия мало для него значила, то была просто дань уважения предкам. Он не принадлежал к евреям, считавшим Холокост концом или началом истории, даже несмотря на то что Холокост как бы «определяет» судьбу еврейства в целом. Он был либералом, социалистом, рационально мыслящим человеком. Его ни в коем случае нельзя было причислить к сионистам. Втайне он верил, что евреи являются наиболее просвещенными, одаренными, образованными и порядочными людьми среди множества других народностей, населявших эту землю, однако не придавал этому убеждению особого значения. Для него эта мысль была лишь плодом здравого смысла, вот и все.
— Знаете, я не склонен к мистике. И иврит вовсе не кажется мне голосом Бога.
— О!.. Вот как?..
— Голос Бога — это, возможно, гром. Или землетрясение, или огромная волна. Думаю, что, желая высказаться, Бог не затрудняет себя синтаксисом.
Блондинка Актриса смотрела на Драматурга широко раскрытыми глазами.
Господи, до чего же красивые у нее глаза, с длинными ресницами, в них можно смотреть и падать, падать…
Драматург дал знак официанту принести еще выпить, на этот раз — только себе. И подумал, что подобно большинству актеров и актрис Блондинка Актриса выглядит в жизни гораздо моложе, чем на фотографиях. И меньше ростом, и изящнее. А вот ее голова, ее прелестная изумительной формы головка, напротив, кажется непропорционально большой. Такого рода люди, как правило, очень фотогеничны; а на экране иногда выглядят просто как боги, кто их знает, почему. Красота — понятие относительное, вопрос оптики. Внешность — это всегда иллюзия.
Ему не хотелось влюбляться в эту женщину. Он уже давно обещал себе не связываться с актрисами. Актриса! Тем более голливудская актриса! В отличие от театральных актеров, которые скрупулезно учатся своему мастерству и должны выучивать назубок самые длинные роли, актеры кино почти не прилагают никакого труда — короткие репетиции под руководством снисходительных режиссеров, где им приходится произнести всего лишь несколько строк, и эту сцену можно потом переснять, и переснимать снова и снова, до бесконечности. А уж в последнее время до такого безобразия докатились, что считывают свои реплики с плакатов, поднятых над камерой. И некоторые из этих так называемых актеров получают «Оскаров»! Просто насмешка над актерским искусством и мастерством! Ну и потом их частная жизнь. Драматург вспомнил кое-какие слухи, ходившие о Блондинке Актрисе: о ее неразборчивых связях до (или даже во время?) бурного ее брака с Бывшим Спортсменом; о том, что она якобы принимала наркотики; о ее попытке самоубийства (или попытках?); о ее тесной дружбе с самыми дикими декадентскими типами Голливуда, одним из которых был алкоголик и наркоман, сын внесенного в черный список Чарли Чаплина.
Теперь же, познакомившись с Блондинкой Актрисой, он не верил ни одной из этих сплетен.
Теперь, когда он встретил наконец свою Магду, он не поверил бы ничему, кроме собственных впечатлений.
А она меж тем, робко улыбаясь, говорила тихо, словно школьница, хотевшая поделиться самым сокровенным секретом:
— Я просто благоговею перед Магдой за то, что она все — таки родила ребенка. Потому, что любила его. Он еще не родился, а она уже его любила! Это должна быть всего лишь одна маленькая сцена, когда она разговаривает с ним, монолог… и Исаак не знает, и никто вообще ничего не знает. Она находит мужчину, за которого можно выйти замуж, чтобы у родившегося ребенка был отец. Чтобы он не чувствовал себя отверженным… Другая девушка на ее месте могла бы, тайком родить где-нибудь и убить своего ребенка. Ну, знаете, как поступали девушки в прежние времена, те, которые бедны и не замужем. Моя лучшая подруга в приюте… мать пыталась убить ее… утопить. Сварить в кипятке, заживо. И на руках у нее были страшные шрамы, похожие на чешую. — Глаза Блондинки Актрисы наполнились слезами. Драматург чисто инстинктивно коснулся ее руки.
Я перепишу ее историю. Это в моей власти.
Блондинка Актриса вытерла глаза. Высморкалась в платочек и сказала:
— Вообще-то мама назвала меня Нормой Джин. Вернее, мои мама и папа. Так вам нравится больше, чем просто Норма?
Драматург улыбнулся:
— Да, так уже немного лучше.
Сейчас он выпустит ее руку из своей. Захочет взять снова и, перегнувшись через стол, поцелует.
Прямо как сцена из фильма! Не слишком оригинальная, но такая трогательная! Если он перегнется через стол, эта молодая белокурая женщина выжидательно поднимет на него изумительные синие глаза, и тогда он, ее возлюбленный, возьмет ее лицо в ладони и прижмется ртом к ее губам.
Начало всего. Конец его длительному браку.
Блондинка Актриса извиняющимся тоном заметила:
— Мне и самой не с-слишком нравится это имя, М-мэрилин. Но я на него откликаюсь. Потому что сейчас почти все люди называют меня только так. Те, которые меня не знают.
— Я буду называть вас Нормой Джин, если вы, конечно, не возражаете. Но могу называть вас и по-другому… — Тут голос Драматурга дрогнул от избытка чувств и собственной дерзости. — Моей «Магдой».
— О! Мне очень нравится.
— Моя тайная подружка Магда. — Да!
— А все остальные пусть называют Мэрилин. И никакого недопонимания не возникнет.
— Когда рядом посторонние, это совершенно не важно, как вы меня называете. Хоть свистком можете подзывать. Можете обращаться ко мне: «Эй, ты!» — И Блондинка Актриса весело рассмеялась, показывая свои красивые белые зубки.
Его до глубины сердца растрогал тот факт, что ее, оказывается, так просто рассмешить.
— Эй, ты!
— Эй, вы!
И оба они дружно и громко расхохотались, как смешливые дети. И сразу же застеснялись друг друга, и еще немножко испугались. Потому что они еще не прикасались друг к другу. По-настоящему. Рукопожатия и прикосновение к ее руке не в счет. Они даже ни разу не поцеловались. Они уйдут из ресторана в полночь, Драматург посадит Блондинку Актрису в такси. И только тогда они поцелуются, на прощание, торопливо и жадно, но вполне пристойно, и снова пожмут друг другу руки, и будут провожать друг друга тоскливыми взглядами. И ничего больше. Во всяком случае, в ту ночь.