— Боже мой! — Лола схватилась за голову. — Еще полдня провести в Кунтышеве? Ну хоть поесть-то можно, а то я просто умираю от голода!
— Попытаемся, — осторожно ответил Маркиз. — По дороге к больнице я видел вывеску кафе. Правда, там нам вряд ли предложат салат из осьминогов или пармскую ветчину, кроме того, оно носит довольно подозрительное название «Счастливого пути», но ничего другого нам, кажется, не предложат.
Компаньоны спрятали свою машину в кустах неподалеку от больницы, чтобы она лишний раз не мозолила глаза местным жителям, и отправились пешком к центру поселка.
Кафе «Счастливого пути» располагалось неподалеку от главной местной достопримечательности —того самого памятника Ленину, возле которого спутники двумя часами раньше повстречали разговорчивую старуху с козой. Внутреннее убранство кафе напоминало типичную поселковую столовую тридцатилетней давности. Возле окна красовалась кадка с китайской розой, усеянной крупными бордовыми цветками. Большая часть столиков была свободна, прочие были заняты проезжими шоферами, которые закусывали вчерашними щами и малопривлекательными пригорелыми котлетами, с интересом поглядывая на возвышающуюся за кассой крупную разбитную особу лет сорока в белой наколке, кокетливо прикрепленной к завитым рыжим волосам. Именно этот основной контингент и дал кафе его выразительное название.
Впрочем, среди бравых шоферов попадалось и несколько местных жителей, которых можно было узнать по резиновым сапогам, так называемым фуфайкам и распространяемому ими бодрящему запаху поля и хлева.
Местные жители щей не ели, поскольку этого у них и дома хватало, а брали на раздаче в основном винегрет и селедку в качестве закуски к сомнительному мутноватому напитку, который разливали под столом. Буфетчица закрывала глаза на эти маневры, следя только за тем, чтобы посетители не приносили в заведение собственной закуски, а покупали хоть что-нибудь у нее.
Леня подошел к стойке и вежливо осведомился, что им могут предложить в этом храме общественного питания.
— Мужчина, вам поесть или закусить? — осведомилась рыжая особа, с интересом оглядев Леню и с неодобрением его спутницу.
— Как все-таки велик и могуч наш язык! — проговорил Маркиз, повернувшись к Лоле. — Подумай только, сколько в нем тонкостей и нюансов! Надо же — поесть или закусить!
Он мило улыбнулся буфетчице:
— Если вы, мадам, интересуетесь, собираемся ли мы с подругой разливать под столом самогон, французский коньяк или другие крепкие спиртные напитки — то нет, не собираемся. Нам бы поесть, только что-нибудь безопасное, чтобы не пришлось переименовывать ваше заведение в „«Последний путь»!
— Во-первых, не мадам, а мадмуазель, — уточнила буфетчица, кокетливо заправив за ухо огненно-рыжий локон. — А во-вторых, если поесть — так берите щи и шницель свиной рубленый.
— Какое блестящее знание французского языка, мадмуазель! — восхитился Леня. — Я вас поздравляю.
А насчет щей и шницеля… вы уверены, что мы доживем до утра?
— Люди не жалуются, — буфетчица широким жестом обвела обедающую публику.
— Люди, может быть, отличаются отменным здоровьем, — предположил Маркиз. — Я лично знал одного водителя карьерного грузовика, который съел банку тушенки вместе с жестью и даже не заметил…
— Да вы вроде тоже на больного не похожи, — буфетчица окинула Леню знойным взглядом и выправила локон из-за уха.
— Я — может быть, но моя спутница… в общем, нет ли у вас чего-нибудь полегче, чем прошлогодние щи или свиной придорожный шницель?
— Ну ладно, — буфетчица скромно потупилась. —Я вам яишенку приготовлю… уж от нее-то вам точно ничего не будет! Из свежих яиц яишенку. Раз уж вы такие деликатные. Хотя насчет шницеля свиного рубленого вы зря сомневаетесь. У меня доктор один обедает, так он шницель кушает, и ничего!
— Доктор? — Маркиз насторожился.
— Ну да, из детской больницы доктор, Михаил Васильич. Больница-то переехала, а он остался. Хороший доктор, он дочку мою, Таточку, вылечил… Таточка моя заикалась, ее собака напугала, так Михаил Васильич вылечил ее, и ничего с меня не взял. «Все, — говорит, — болезни от страха случаются. Если, — говорит, — в детстве человека чем-то сильно напугать, так непременно у него от этого какая-то болезнь приключится». Так что — будете яишенку?
— Непременно, — кивнул Леня. — Премного вам благодарен!
— Тогда подождите минут десять!
Спутники заняли свободный стол, расположенный под сенью китайской розы и показавшийся им немного чище других.
Однако не успели они расположиться, как к Лене подошел здоровенный шофер с густыми сросшимися бровями.
Еще суровее нахмурив и без того угрюмое лицо, он наклонился и произнес многообещающим голосом:
— Ну-ка, мужик, выйдем! Поговорить надо!
— В чем дело, товарищ? — забеспокоилась Лола. —Какие еще разговоры в обеденный перерыв?
— Не волнуйся, Ольга, — успокоил ее Маркиз, вставая из-за стола. — Все будет в норме, мы с человеком только поговорим…
— Знаю я, как вы разговариваете! — скривилась Лола. — Леонид, у меня к тебе больше нет доверия!
Прошлый раз тоже поговорить вышел, а потом тому рэкетиру швы накладывали, а ты на пятнадцать суток загремел!
— Это не повторится! — заверил ее Маркиз. Они вышли на крыльцо «Счастливого пути», и шофер, повернувшись к Лене, ухватил его за грудки здоровенной лапой:
— Ты че, фраерок, к Тамарке моей клеишься? Маркиз ловким движением высвободился, отступил на шаг и примирительно проговорил:
— Обожди, друг… тебя как звать-то?
— Ну, допустим, Федор… — ответил тот и снова попытался схватить Леню.
— Очень приятно, — проговорил Маркиз, уворачиваясь, — а меня — Леонид… Федя, ты сам посуди: Тамара твоя, конечно, женщина интересная, но я же сам при женщине… ты ведь Ольгу мою видел, тоже ничего! Все при ней, как говорится…
— Ну!.. — неуверенно согласился Федор. — А чего ж ты с Тамаркой ля-ля? Я видал, как вы с ней базарили! Как она глазки тебе строила!
— Федя! — с нажимом произнес Маркиз, пресекая очередную попытку собеседника угодить ему кулаком в глаз. — Ты сам подумай. Она женщина интересная… так?
— Факт, — согласился шофер.
— И одинокая! Так?
— Ну!
— Дочку, опять же, одна воспитывает! А это, сам знаешь, в наше время нелегко! Ей ведь, само собой, замуж хочется, а ты ее все мурыжишь… вот она и стреляет глазами, чтобы тебе досадить. Точнее, подтолкнуть. В смысле, чтобы ты о свадьбе подумал!
— Ты так думаешь? — Федор опустил руки, сел на крыльцо и достал из кармана мятую пачку сигарет. — Курить будешь?