— Я ведь не просил вас проводить расследование, так как же я могу противодействовать? Это была просто шалость, которая зашла слишком далеко. Вот и все.
Макленнан рывком открыл дверь и плюхнулся рядом с водителем. Сидевшая за рулем Дженис Хогг вопросительно поглядела на него.
— Он говорит, что это была шалость, которая зашла слишком далеко. Он не хочет делать заявление, он не знает, кто это сделал.
— Брайан Дафф, — решительно заявила Дженис.
— Основания?
— Пока вы были там внутри, дожидаясь, пока врачи осмотрят Малкевича, я навела кое-какие справки. Дафф и пара его закадычных дружков прошлой ночью пили около гавани. Как раз у дороги к замку. Они ушли где-то около половины десятого. По словам хозяина, вид у них был такой, будто они что-то задумали.
— Неплохо, Дженис. Только очень зыбко.
— Как по-вашему, почему Малкевич не хочет заявлять на них? Считаете, боится последствий?
Макленнан тяжело вдохнул:
— Не тех, о которых ты подумала. Я полагаю, что он искал около церкви партнеров. Он безумно боится, что если выдаст нам Даффа и его дружков, те на суде объявят, что Зигги Малкевич — гомосексуал. Парень хочет стать врачом, а после такого заявления шансов у него никаких. Господи, какое же отвратительное дело. Куда ни повернись, всюду тупик.
— Вы всегда можете нажать, на Даффа, сэр.
— И что я ему скажу?
— Не знаю, сэр. Но по крайней мере, у вас хоть настроение улучшится.
Макленнан с удивлением посмотрел на Дженис. Затем радостно ухмыльнулся:
— А ты права, Дженис. Пусть Малкевич остается все еще подозреваемым, но применять к нему физическое воздействие можем только мы. Поехали в Гардбридж. Давненько я не был на бумажной фабрике.
Брайан Дафф вальяжной начальственной походкой прошествовал в кабинет управляющего, с таким видом, будто у него в кармане ключи от королевства. Облокотившись о стенку, он смерил Макленнана надменным взглядом.
— Я не люблю, когда меня отрывают от работы, — сообщил он.
— Заткни хлебало, Брайан, — презрительно произнес Макленнан.
— Так не следует разговаривать с представителем общественности, инспектор.
— Я говорю не с представителем общественности. Я говорю с куском дерьма. Я знаю, что ты и твои идиоты дружки устроили вчера ночью. И я знаю, ты думаешь, будто это сойдет вам с рук из-за того, что тебе известно о Зигги Малкевиче. Так вот, я здесь для того, чтобы тебя разочаровать. — Он надвинулся на Даффа, так что между ними осталось всего несколько дюймов. — С этой поры, Брайан, ты и твой братец у нас на контроле. Превысишь скорость хотя бы на милю на своем мотоцикле — и тебя загребут. Выпьешь глоточек сверх нормы — и тебя проверят на алкоголь. А если случайно близко подойдешь хоть к одному из этих четверых парней — тут же окажешься под арестом. А с твоим послужным списком это означает новый срок. И на этот раз ты отбудешь гораздо больше, чем три месяца. — Макленнан замолчал, чтобы перевести дух.
— Это превышение полицейских полномочий, — произнес Брайан. Его спокойствие поколебалось лишь чуть-чуть.
— Не-ет. Ты не прав. Превышение полицейских полномочий — это когда ты случайно падаешь с лестницы на пути в камеру. Когда спотыкаешься и, ударяясь об стену, ломаешь нос. — Рука Макленнана стремительно рванулась вперед и сжалась у Даффа в паху. Он стиснул пальцы изо всех сил, а потом резко крутанул кистью.
Дафф взвыл. Кровь отлила у него от лица. Макленнан отпустил его и проворно отступил назад. Дафф сложился вдвое, с трудом выплевывая проклятья.
— Вот это, Брайан, называется злоупотреблением полицейскими полномочиями. Привыкай. — Макленнан рывком открыл дверь в коридор. — Ах ты, боже… Брайан, кажется, сильно ударился об угол стола, — на ходу сообщил он ошеломленной секретарше в приемной и с улыбкой вышел мимо нее в солнечный морозный день. Затем уселся в машину.
— Ты была права, Дженис. Настроение теперь гораздо лучше, — сказал он, широко улыбаясь.
В этот день в маленьком домике на Файф-парк не работалось. Брилл и Верд пытались что-то изобразить в музыкальной комнате, но без гитары и барабанов толку не было, а Алекс явно не желал к ним присоединиться. Он лежал на кровати, пытаясь разобраться в своем отношении к тому, что с ними произошло. Он никогда не понимал, почему Зигги так не хотел делиться своей тайной с остальными двумя друзьями. В глубине души Алексу казалось, что те примут это спокойно, потому что достаточно знают Зигги, чтобы его осудить. Но он недооценил силу слепого предрассудка. Эта реакция друзей открыла ему в них нечто новое и неприятное. Что, в свою очередь, ставит вопрос о его способности разбираться в людях. Зачем он тратит столько времени и сил на людей, по сути, таких же узколобых, как эта мразь Брайан Дафф? По пути к машине «скорой помощи» Зигги на ухо прошептал Алексу, что произошло. И теперь Алекс пришел в ужас от мысли, что его друзья разделяют предрассудки тех подонков.
Хорошо, допустим, Верд и Брилл не станут выслеживать и избивать геев из-за того, что нечем заняться по вечерам. Но и в Берлине далеко не все принимали участие в событиях Хрустальной ночи. И вот куда это привело. Разделяя позицию нетерпимости, вы молчаливо соглашаетесь с экстремистами. Для того чтобы зло торжествовало, вспомнилось Алексу, достаточно лишь, чтобы хорошие люди не вмешивались.
Он почти понимал позицию Верда. Тот спутался с кучкой фундаменталистов, требовавших, чтобы вы проглотили не жуя всю христианскую доктрину, не выплевывая те ее кусочки, которые вам не по вкусу.
Но Бриллу никаких извинений нет. К нему Алекс чувствовал такое отвращение, что не хотелось даже садиться с ним за один стол.
Все расползается по швам, и как это остановить, непонятно.
Он услышал, как отворилась входная дверь, и в одну секунду спрыгнул с кровати и оказался на лестнице. Зигги стоял, прислонившись к стене. На губах его блуждала робкая улыбка.
— Разве тебя уже отпустили из больницы? — удивился Алекс.
— Они хотели оставить меня, чтобы понаблюдать, но это я смогу сделать и сам. Так что нет нужды занимать там койку.
Алекс помог ему дойти до кухни и поставил чайник.
— Я думал, у тебя переохлаждение.
— Очень небольшое. Ничего не отморожено. Гипотермию мне сняли, и спасибо. Переломов нет, только ушибы. Я не писаю кровью, так что почки тоже в порядке. Лучше я помучаюсь дома в своей постели, где доктора и сестры не станут тыкать в меня иголками и подшучивать над медиками, которые не могут сами себя излечить.
На лестнице раздались шаги, и в дверях появились Верд и Брилл с глупыми улыбками на лицах.
— Рад тебя видеть, старина, — сказал Верд.
— Ага, — подтвердил Брилл. — Что с тобой случилось?
— Они знают, Зигги, — вмешался Алекс.