Мы переглянулись. Иоанн это заметил, разумеется.
— Так, значит, есть основания? — резко спросил он.
— Нет, конечно, — покачал головой Варфоломей.
— Тогда будет лучше, если Он выслушает ваши объяснения лично. Он сейчас должен быть здесь. Пойдемте.
Мы прошли павильон насквозь. Окна противоположной стены выходили в небольшой внутренний дворик.
— Стойте! — шепнул Иоанн. — Опоздали!
Справа от нас у стены дворика в резном кресле из красного дерева, инкрустированного драконами, в лазурных императорских одеждах сидел Эммануил. Думаю, он нас не видел. Зато нам из полутемной комнаты можно было прекрасно наблюдать за происходящим. По дорожке, выложенной образующими прихотливый узор камнями разных оттенков, от светло-серого до коричневого, к Господу приближались два молодых китайца в джинсах и майках с иероглифами «миньго» — народное государство. За ними по пятам следовала охрана.
— Бунтовщики, — шепотом пояснил Иоанн.
Внутренний дворик был украшен довольно большими, почти метровой высоты, бонсаями [36] на плоских деревянных подносах, соснами и, кажется, вишней. Бонсаи располагались на возвышениях и возле пористой и ноздреватой искусственной каменной горки, выстроенной у противоположной стены садика. У подножия горки был маленький декоративный водоем с высоким белым камнем посередине. А над прудиком, словно в почтительном поклоне, склонялись тонкие ветви деревьев и свисала похожая на осоку трава. Я подумал, что в такой умиротворяющей обстановке только и принимать бунтовщиков.
Китайцы остановились в полутора метрах от трона и преклонили колени.
— Ничего себе бунтовщики! — заметил я.
— Конечно, бунтовщики, — шепнул Варфоломей. — Перед императором следует трижды встать на колени и совершить девять земных поклонов, а не просто коленопреклонение, как перед каким-нибудь мелким чиновником. Правда, потомки Юань Шикая отменили земные поклоны — и вот результат. Совсем распустили народ.
Эммануил сделал им знак подняться. Китайцы встали и поклонились еще раз.
— Как ваши имена? — спросил Господь.
— Вэй Ши, — с поклоном представился китаец потоньше и помоложе. У него были пухлые губы и тонкий нос, насколько вообще можно назвать тонким нос китайца, и он носил очки, которые, впрочем, пред очами государевыми были торопливо сняты и запихнуты в карман джинсов так, что одна дужка непокорно осталась висеть снаружи, По-моему, такой человек был бы уместен в компьютерной фирме за монитором.
— Ли Сяо, — поклонился его собрат. Этот был полнее и впечатление производил более солидное/
— Может быть, уйдем, — предложил Марк. — Это не для нас.
— Ничего, останемся, — возразил Иоанн. — Поверь, так будет лучше,
Господь принялся внимательно изучать посетителей.
— Я вас слушаю, — наконец сказал он.
— Вот наши требования, — сказал Вэй Ши и с поклоном подал Эммануилу аккуратно свернутую бумагу.
Господь даже не пошевелился.
— Требования? — одними губами переспросил он и слегка приподнял брови.
Наступила пауза, Китаец выпрямился и нагло взглянул на Эммануила. Охрана за его спиной сделала шаг вперед. Господь предостерегающе поднял руку.
— Не нужно! — Потом посмотрел на Вэй Ши и Ли Сяо. — Верно ли мне доложили, что эпитет «бунтовщики» очень обидел вас и ваших сторонников?
— Да, это величайшее оскорбление, — произнес Ли Сяо. — Нас обвинили в сыновней непочтительности.
— Я уже собирался снять это обвинение, но разве почтительный сын может предъявлять требования к главе семьи?
Господь взглянул на китайцев очень тяжело. Повисла тишина. По-моему, Эммануил пережимал. Он играл на грани фола. Неужели он собирался разгонять демонстрацию? Но нет, видимо, он очень хорошо знал, что делает.
Вэй Ши посмотрел на Ли Сяо, и тот кивнул.
— Мы неправильно выразились, — объяснил худой китаец. — Это наше прошение. — И он снова с поклоном протянул бумагу Господу.
— Так не подают прошение государю! — резко сказал Эммануил.
Вэй Ши медленно опустился на колени, и Господь наконец принял бумагу и развернул ее.
— Гражданские свободы? Разве у вас их нет? Я не закрыл ни одной газеты. А то, что старые журналисты по привычке восхваляют меня, как раньше восхваляли наследников Юань Шикая, — следствие их внутренней несвободы, а не моей цензуры. Кто мешает вам организовать собственное издание и писать там все, что вы хотите? Да вы это уже делаете. В городе не сорвано ни одного дацзыбао. Так что я считаю вопрос исчерпанным. Относительно же организации новых студенческих изданий я готов поговорить с вами отдельно. Ведь вам понадобится поддержка. Как вы относитесь к этой идее? — и Эммануил посмотрел на коленопреклоненного Вэй Ши, — Вы встаньте, встаньте! Вы же сейчас ко мне не обращаетесь.
Китаец поднялся на ноги.
— Так, дальше, — продолжил Господь. — Что касается чиновников-взяточников. Я очень благодарен вам за помощь. Я старался сохранить как можно больше постов за ханьцами [37] , и потому люди недостойные тоже могли остаться на своих должностях. Разумеется, так быть не должно. Но мне нужны списки. Тогда я прикажу провести расследование по каждому отдельному случаю. У вас есть списки?
— Да! — Вэй Ши достал еще одну бумагу и, преклонив колени, отдал ее Господу, Я готов поклясться, что теперь китаец сделал это с энтузиазмом.
Эммануил пробежал глазами документ.
— Хорошо, разберусь. Так, относительно «бунтовщиков». Ну что же, теперь я вижу, что вы не бунтовщики, и больше никто не посмеет вас так назвать. И наконец о том, чего нет в этом документе, но о чем все вы думаете и что написано на ваших плакатах и в дацзыбао. Я имею несчастье не быть ханьцем, Признаться, это обвинение меня удивило. Я не ожидал от людей столь умных и образованных, как пекинские студенты, такой ограниченной политической идеологии. Поднебесная империя никогда не означала государство только ханьцев, «Поднебесная» означает «под небом», под всем небом — то есть вся земля. Помните надпись на Ланьетайской стеле [38] :
На всем пространстве под обширным Небом
Император обуздал стремления и объединил помыслы.