— Неплохо было бы ввести в игру янки.
— Рано или поздно мы в нее вступим.
— Будем надеяться, не слишком поздно…
— Ого, спаси и помилуй мою порядком потрепанную душу! — произнес кто-то за спиной у Годвина. — Кого только не увидишь в самых неподходящих местах! Добро пожаловать в наш маленький, далекий от дома дом.
Годвин встал, обернулся.
— Монк! Вот так сюрприз… Давно вы здесь? Макс, тебе знакома эта личность?
— Знакомы ли мы? — Монк скосил глаза на кончик длинного носа. — Мы с Максом в одной команде. Между прочим, я принес невеселые вести. Несколько часов назад героические летчики герра Геринга бомбили Париж. Только что сообщили.
Новость встретили молчанием. Через некоторое время Макс спросил:
— О Дюнкерке ничего не было?
— Дюнкерк уже в прошлом. Вчера вывезли последних британских солдат. Немцы, должно быть, уже на пляже. Что дальше, неизвестно. Я слышал, ПМ завтра собирается обратиться к палате общин.
Монк Вардан сложился пополам, усаживаясь в кресло. В руке у него был стакан пива.
— Боюсь, наш дом в опасности. Если Гитлер пересечет Ла-Манш, следующее поколение англичан будет очень бегло болтать по-немецки. Такова правда жизни.
— Насколько я понимаю, оборону Британии составляют около пятисот оставшихся на островах пушек… — начал Годвин.
— И немалую их часть, — подхватил Худ, — составляют музейные экспонаты. Нам остается молиться.
— Чуть ли не все, что имели, мы оставили во Франции, — сказал Вардан. — Пара тысяч орудий, шестьдесят тысяч грузовиков, семьдесят пять тысяч тонн боеприпасов… шестьсот тонн горючего — в первую очередь надо было вывезти людей. Ничего не поделаешь.
— Нашему Монку все известно, — сказал Худ.
Вардан скромно улыбнулся:
— Этого не скажу, но мои сведения, как правило, довольно точны.
Годвин поднял бокал:
— За нашего Монка!
И все они выпили.
Накануне засиделись допоздна, и, проснувшись утром, Годвин ощутил, как ноет все тело, вспоминая пирушку. Выпивка, ужин, сигары и еще выпивка без счета под воспоминания о прошедших годах.
Макс Худ рассказал, что добился развода в двадцать восьмом, и они выпили за его свободу, а Макс тихонько улыбнулся чему-то. Сердце Тони Дьюбриттена отказало во время охоты на тетеревов в Шотландии — последний день жизни он провел в свое удовольствие. Клайд Расмуссен стал знаменит, снялся в нескольких фильмах вроде «Серенады Солнечной долины» и «Приключений в Палм-Бич», жил то в Лос-Анджелесе, то в Нью-Йорке и выступал с оркестром в еженедельном радио-шоу, которое вел комик Микки Хоупвелл.
Даже подвыпив, Годвин не рискнул заговорить с Максом о Сцилле Дьюбриттен — боялся разбередить старую рану.
Кроме того, немного прояснилась связь между Худом и Варданом. Оба душой и телом были преданы Черчиллю. Черчилль, еще до того как к нему обратились с просьбой сформировать правительство, попросил Макса стать его глазами и ушами в Египте. Когда Черчилль обосновался в доме под номером 10, Вардан стал для него кем-то вроде разъездного представителя. Он прибыл в Египет, чтобы наладить связь между главнокомандующим сил на Среднем Востоке генералом сэром Арчибальдом Уэйвеллом и генерал-лейтенантом сэром Генри Мейтланд Уилсоном, более известным как Джумбо. Монк Вардан сообщал в Англию о восстановлении инфраструктуры британских войск, рассыпавшейся после окончания войны в 1918 году. Работы было через край. Дороги, аэродромы, водоопреснительные и очистительные станции, учебные лагеря, полевые госпитали, линии связи, водопроводы от Нила в пустыню, войсковые столовые… По всей Палестине и Египту собирали транспорт, пригодный для передвижения по пустыне. И еще надо было что-то делать с танками, приспособленными для европейской распутицы и ни черта не стоившими в проклятых песках. Двигатели глохли, траки лопались на камнях, воздушные фильтры забивало песком.
— Настоящий кошмар, старина, — жизнерадостно объяснял Вардан. — Джумбо делает все возможное. На днях все будет в порядке.
Видит бог, ночка вышла долгая, и при виде юношески свежего и бодрого лица Дерека Саймондса Годвин невольно поморщился. Густой бодрящий кофе помог делу. Отчасти.
Вардан устроил Годвину часовое интервью с самим Уэйвеллом.
— Проще простого, старина, — сказал он. — Вы знаменитость. Уэйвелл сам хочет с вами встретиться. Правда, я не поручусь, что он читал ваши книги.
От Уэйвелла он отправился посмотреть на достопамятного Томаса Рассел-пашу за изысканным ленчем в спортивном клубе Гезиры, на острове посреди Нила. На вторую половину дня намечен был брифинг с Майлсом Лэмпсоном в британском посольстве. К тому времени, как Саймондс доставил его обратно в «Шепердс», Годвин был выжат досуха, а новых сведений не приобрел — все было уже известно ему из болтовни с Монком Варданом.
Он работал у себя в номере, набрасывая газетную колонку и черновик радиорепортажа, когда в дверь постучали. Вошел мальчик-посыльный.
Макс Худ приглашал его присоединиться к небольшому обществу, собиравшемуся в нильском плавучем ресторане.
Годвин стоял у перил плавучего ресторана и прихлебывал шампанское. В легкой волне отражались высокие свечи и фонарики. За ним и вокруг него, словно новейшие модели аэростатов, витали обрывки бесед светского общества Каира. Он быстро отыграл свою роль приезжей знаменитости, пообещал кому-то из мужчин выпить с ними в клубе «Турф», а женщинам — подписать для них последнее издание своей книги на коктейле перед возвращением в Лондон. Вардан представил его собравшимся и удалился с парой гусарских офицеров обсудить события в Дюнкерке. А Годвин наконец улизнул за разукрашенную золотом дверцу на палубу. Каир сиял собственным светом. Ветер не был теплым. Годвин повернулся спиной к воде, заглянул в открытые окна, втянул в себя запах горячих свечей. Перед ним мелькнуло боа из белых страусовых перьев.
Макс Худ с женой прибыли через час после Годвина. Элджернон Несбитт из министерства иностранных дел как раз описывал Годвину каирские бордели и вдруг прервался, чтобы сказать:
— А вот и почетные гости. Вот это штучка так штучка, скажу я вам!
Он не сразу рассмотрел их из-за спин обступивших гостей, да и женщина стояла к нему спиной. На ней было бежевое с белым платье, щедро открывающее загорелые лопатки. Густые каштановые волосы были коротко подстрижены на затылке. Наконец она повернулась к нему, сперва в профиль, потом лицом.
Она стала взрослой женщиной, двадцатисемилетняя Сцилла Дьюбриттен.
— Я с ней знаком, — сказал Годвин.
Во рту у него вдруг стало сухо.
— Вы с ней знакомы?
— Знавал ее девочкой, в Париже. Много лет назад.
— Так пойдите же поздоровайтесь! Можете заодно представить ей старого приятеля Алджи.