Годвин глотнул сухим горлом.
— Значит, это вы выдали «Преторианца». Вы заставили Либермана передать сообщение.
Он сделал паузу, чтобы восстановить дыхание.
— Просто не верится, Монк. Чтобы Британия так предала своих сыновей. Отважных солдат.
— Это не я. — Голос Монка вдруг дал трещину. — Вы должны мне поверить.
— Лжете, Монк. Впрочем, это неважно.
— Я бы сказал вам, будь это моя идея… сказал бы… Говорю вам, ПМ не переспоришь. Если уж он вбил себе в голову.
Вардан пожал плечами.
— Я хочу услышать это от него самого.
— Вы не успеете до него добраться, как станете покойником.
Вардан кивнул в сторону заснеженного «ровера». Дэвидсона нигде не было видно.
— Кто, по-вашему, послал к вам человека прошлой ночью? Это не немцы, милый мальчик. И кто по-вашему напал на вас тогда в тумане? И, как вы думаете, почему со мной послали Дэвидсона? Нет-нет, лучше вам держаться подальше от ПМ.
— Вы… или ПМ… В сущности, неважно.
— Зачем бы мне лгать? Я открыл страшную тайну, совершаю государственную измену уже тем, что говорю вам…
— Возможно, вы сваливаете все на ПМ, чтобы спасти свою жизнь, Монк.
У Вардана вырвался хриплый смешок.
— Бросьте, старина. Не убьете же вы старика Монка…
— Когда было принято решение провалить «Преторианца»?
— Не могу назвать точной даты.
Годвин тяжело опустил руку на плечо Вардана и развернул его к себе:
— До или после того, как я был включен в группу?
Замешательство смяло на миг соколиные черты Вардана. Он пытался найти ответ, который бы обезопасил его, и не мог решить, что сказать. Что хочет услышать Годвин?
— Вы лжете. Я слышу ложь. Вы дьявольски влипли, мой друг.
— Роджер, ради бога! Что вы делаете?
Он смотрел на руку Годвина, в которой появился старый «Уэбли».
— Хватит уже убивать людей. Это неприлично, старина.
— Вы могли это предотвратить, Монк, могли по крайней мере сказать мне… Вы могли спасти всех этих людей. Но предпочли этого не делать.
— Это как с Ковентри, неужели вы не понимаете? Все ради большего блага… Поверьте, я страшно мучился.
— Сожалею. Вы, вероятно, ужасно страдали.
— Так и было, вы же понимаете, так и было. Черт, как будто мне это нравилось!
— Особенно неприятно, надо думать, было узнать, что я остался жив. Большое неудобство.
— Должен сказать, вы заняли очень неприятную позицию. Да, люди гибнут. Случается приносить в жертву и целые операции. Ваши же слова: война — это ад!
— Вы послали Макса Худа на смерть. И всех остальных. Их кровь на ваших руках, Монк. У меня не слишком спокойно на душе… я убивал людей по ошибке. А теперь передо мной наконец настоящий виновник.
Он пытался по лицу прочитать мысли Вардана. Чудится, или привычная маска дала трещину? Годвин оглянулся туда, откуда они пришли. Снег, пустое темное поле, солнце затянуло тучами.
— Монк, что мне с вами делать?
— Я вам сказал — это не моя вина… Вы думаете, я этого хотел?
— Нет. Вы хотели, чтобы я остался мертвым в Беда Литториа.
— Господи… какая мрачная шутка… Насмешка надо мной и над вами, над нами всеми. В этом самая суть всей войны. Собери вместе всю войну, предательства, измены — и выйдет шутка. Все ваши дела — шутка.
Монк начал смеяться, негромко, чуть покачивая головой. Глаза у него слезились.
— А самое смешное… вы собираетесь меня убить из-за этой вашей идиотской миссии! Ах, как это благородно, и жалко, и глупо…
Годвин кивнул и жестом приказал Вардану вернуться к ангару, стоявшему в отдалении. Он еще не знал, как быть с Монком. Сколько правды в его рассказе? Что за игру он ведет теперь? Неужели за этим действительно стоит Черчилль? Или… или… Но кто другой решился бы послать исполнителей «Преторианца» на верную смерть? И правда ли, что вчерашний убийца получил задание от ПМ? Или Монк Вардан узурпировал его власть? По каким правилам ведется эта игра на жизнь и на смерть, и есть ли в ней вообще правила?
Под ногами у них хрустел наст, поднимающийся ветер свистел в ушах. Вардан с беспокойством скользнул взглядом по лицу Годвина.
— Опомнитесь, старина… Вы ведь не станете в меня стрелять?
— Посмотрим. Я пытаюсь решить. Я в долгу перед Максом. Я изменил ему со Сциллой. Вы вышвырнули на свалку его жизнь. Могу ли я снова предать его?
— Это все, знаете ли, у вас в голове. Вы совсем сбрендили.
— Дело в том, что это он меня научил… Бывают времена, когда человек должен сделать то, что должен, что бы это ни было. Он меня этому научил… Иначе нет смысла жить.
— Господи, что же вы за чертов дурак!
— Неужто? Что ж, по крайней мере, я дурак с пистолетом.
— О, как это восхитительно по-американски! У вас есть пистолет! Право же, старина!
— Может, я и дурак, если еще во что-то верю…
— Вот именно! И во что верите? Кого выбрали своим идолом? Макса Худа, провалиться б ему! Просто смех, приятель, честное слово… Вы столько лет пытались отомстить за Макса Худа, и что из этого вышло? Превратили себя в бешеного пса, а все ради погони за тенью… И теперь еще вздумали убить меня! Да вы и впрямь вот-вот залаете!
Его душил хохот, словно от нелепой шутки. Глаза дико блестели.
— Давайте, пристрелите меня, и Дэвидсон всадит в вас пулю раньше, чем я свалюсь… Так уж вышло, что я кое-что знаю про нашего Дэвидсона. Личный убийца Черчилля, да-да! И все мы станем покойниками ради вашей благородной миссии. Все это безумие, и вы, здоровенный невинный шут, так ничего и не поняли! А знаете, что было на самом деле? Сказать вам, кто предложил — нет, потребовал — включить вас в диверсионную группу? Послать на верную смерть?
Вардан стер пузырьки слюны, собравшиеся в углах губ.
— Вам это не понравится, старина. Лучше пристрелите меня сразу, чтобы не стать посмешищем в собственных глазах!
Он не сводил взгляда с пистолета в руке Годвина.
— Продолжайте, Монк. Застрелить вас я всегда успею.
— Вы все твердите о предательстве, вы одержимы предательством, но вы понятия не имеете о самом главном предательстве… Вы убивали, выслеживали, вели погоню — и понятия не имели, кто превратил вашу жизнь в глупую шутку… А это был Макс Худ, понимаете, вы, дурень! Макс Худ!
— Что вы хотите сказать? Торопитесь, Монк, время на исходе.
— Макс знал, что умирает. Знал, что вы влюблены в его жену — или, во всяком случае, спите с ней. Он сам хотел возглавить какую-нибудь практически безнадежную миссию — нет, насчет Панглосса он не знал, не знал, что «Преторианца» фактически приносят в жертву, но для него это ничего бы не изменило — он хотел умереть в деле. Вы сами слышали его рассуждения насчет достойного примера, чтобы остаться в солдатских легендах… Да и это в конце концов не имело значения, ему одно нужно было… Господи, как я замерз, старина!