— Мне очень не хочется опоздать на поезд, господин гауптман.
— Используйте, пожалуйста, французское слово. Capitaine.
Репп неуклюже повторил французское слово.
— Да, спасибо.
Репп знал, что он был на волосок от того, чтобы не назвать офицера эсэсовским словом «штурмбанфюрер».
— Теперь я могу идти?
— А что вы так торопитесь? Спешите попасть на чудесные швейцарские склоны?
— В это время года происходят обвалы, капитан.
Капитан улыбнулся.
— Еще одна деталь. Я заметил любопытную отметку на вашем паспорте. Это первый швейцарский паспорт, который я вижу. Вот здесь, отметка «R-A». Что это означает?
Репп сглотнул.
— Это административная категория. Я ничего об этом не знаю.
— Это означает: «раса — арийская», так?
— Да.
— Я не знал, что вы, швейцарцы, обращаете внимание на такие вещи.
— Когда маленькая страна находится рядом с большой, она старается во всем угодить соседу.
— Да. Ну что же, большой стране нынче не повезло. «Сколько это еще продлится?»
— А вот Швейцарии повезло. Швейцария выигрывает в любой войне, разве нет?
— Полагаю, что вы правы, — согласился Репп. Во рту у него было кисло.
— Идите. Все это нелепо. Давайте же, проходите.
— Да, господин капитан, — ответил Репп и поспешил вперед.
У него было такое впечатление, что его внезапно перенесли в волшебную страну люди розовые и веселые, шумные, упитанные, процветающие. Всего лишь несколько километров, забор, язвительный офицер, ревниво охраняющий свои ворота, — и совсем другой мир Кройцлинген, швейцарская окраина Констанца. Репп боролся с опасностью быть отравленным этой обстановкой. Он старался найти глубоко внутри себя изначальное чувство правоты или остатки моральных норм. Но он был слишком ослеплен поверхностным очарованием: в витринах магазинов — яркие товары, шоколад и различные продукты; красиво одетые женщины, которые прекрасно представляют, как они выглядят; толстые детишки, из окон выставлены развевающиеся флаги, на улице поток частных машин. В воздухе висит праздничное настроение: неужели он попал на какое-то старинное швейцарское празднество?
Нет, просто швейцарцы тоже радовались окончанию войны. Репп помрачнел, когда это стало ему ясно. Толстая мама с двумя детишками материализовалась из толпы у края тротуара.
— Разве это не замечательно, mein Herr? Больше никаких убийств. Война наконец-то кончилась!
— Да, чудесно, — согласился он.
Они не имеют никакого права. Они не принимали в этом участия. Не завоевывали победу и не страдали от поражения. Они просто извлекали прибыль. Ему стало противно, но, хотя он чувствовал себя в этой толпе как пария, он все же продолжал двигаться вперед — несколько кварталов по Гауптштрассе, в Кройцлингенский торговый центр, затем по Банхофштрассе к вокзалу. Он уже видел его впереди: не такое огромное строение, как предвоенные монстры в Берлине или Мюнхене, но вполне приличное в своем роде, со стеклянной крышей.
Стекло!
Все это неразбитое стекло белесо сверкало среди металлических рам, целые акры стекла. Репп тупо замигал. Неужели здесь на самом деле есть поезда, которые пыхтят по мирной сельской равнине и не боятся, что американские или английские бандиты обрушатся им на голову с неба и будут сеять смерть? Как бы в ответ на его вопрос раздался паровозный свисток и поднялось облачко белого дыма.
Не дойдя квартала до самой станции, Репп подошел к кафе под открытым небом, кафе «Мюнхен».
«Они уже к полудню поменяют название», — подумал он.
Несколько столиков было не занято. Репп выбрал один из них и уселся.
Появился официант, мужчина в белом смокинге с внимательными глазами.
— Mein Herr?
— А… — Репп запнулся. — Кофе, пожалуйста.
Он чуть было не сказал «настоящий кофе». Мужчина исчез и через несколько секунд появился с дымящейся чашечкой. Репп сидел с чашечкой кофе, ожидая, пока он остынет. Ему хотелось бы перестать нервничать. Хотелось бы перестать думать о Маргарите. Все самое трудное позади, почему бы не расслабиться? И все же он не мог успокоиться. Этот мир отличался от его мира тысячью разных мелочей: швейцарцы более толстые, более жизнерадостные, их улицы чище, их машины сильнее сверкают. Невозможно было поверить, что с деньгами он сможет стать частью этого мира. Он сможет завести сверкающую машину, одеваться вот в такой же костюм и иметь сотню белых рубашек. Он сможет купить себе десяток широкополых шляп, пару сотен галстуков, приобрести домик в деревне. Он сможет все это иметь. Но сначала надо провести саму операцию, а именно в этом он был самым лучшим.
Репп старался не думать о том, что будет после. Все придет в свое время. Он знал наверняка: будешь заглядывать далеко вперед — попадешь в неприятность. А сейчас оставалось место только для операции.
На другой стороне улицы он увидел небольшой парк, зеленеющий изогнутыми ветвями вязов, со скамейками и детскими спортивными снарядами. Странно, что деревья так рано зазеленели, хотя почему рано? Какое сегодня число? Действия Реппа были привязаны к капитуляции, а не к конкретной дате. Он усиленно задумался: он пересек мост в Констанц 4 мая; затем сидел взаперти с Маргаритой — как долго? Кажется, что прошел целый месяц. Нет, всего-то три дня; значит, сегодня 7 мая. И все же бледное солнце заставило лопаться почки на деревьях и играло в лужицах среди травы, тоже зазеленевшей и уже не напоминавшей ту солому, которой она была совсем недавно.
На площадке двое светленьких детей играли на качелях, сделанных из доски. Репп лениво наблюдал за ними. Они определенно были швейцарцами, но в данный момент он смотрел на них как на немцев. Что было ему совсем не свойственно, он вдруг начал испытывать к ним какие-то сентиментальные чувства. И именно в этот день. Эти два прекрасных ребенка, настоящий арийский тип — круглолицые, краснощекие, — действительно говорили ему о чем-то, они были тем, что могло бы быть. «Мы старались создать для вас чистый, совершенный мир», — мысленно сказал он им. Эта чудовищная ответственность, основная очистительная функция, GroBsauberungsaktionen, легла на плечи их поколения. Тяжелая, трудная работа. Но необходимая. И так близко, так чертовски близко! Эти мысли наполнили его горечью. Так многое уже было достигнуто, и тут — пуф! — все превратилось в дым. Хвастливые евреи все-таки остановили это. Репп чуть было не заплакал.
— Милые мальчик и девочка, не правда ли, господин Петерс?
Репп обернулся. Это и есть Феликс? Он не привык к таким конспиративным встречам. Он взглянул на подошедшего, мужчину примерно его возраста с прыщеватым лицом, в костюме в мелкую полоску. Феликс? Да, Реппу показывали в Берлине фотографию именно этого мужчины. Феликс всего лишь псевдоним, на самом деле это был штурмбанфюрер Эрнст Дорфман из Амт VI-а, внешняя разведка СД.