Это была передовица «Нью-Йорк Таймс».
Боб прочитал ее в Интернете, и это было все, на что его хватило. Он с огорчением видел, как безжалостно вцепились в Карла кретины из восточной прессы, и очень сомневался, что кто-нибудь из работающих в редакциях восточных газет в свое время хотя бы просто побывал во Вьетнаме, не говоря уже о том, чтобы тринадцать месяцев прослужить там в морской пехоте, однако сейчас именно эти люди считали себя вправе кричать гневные обличительные слова и трубить в рожок.
Свэггер постарался прогнать эти мысли.
Он стареет, весь переломанный и израненный.
Боб по-прежнему прихрамывал из-за резаной раны, полученной несколько лет назад. Он поседел, осунулся, его мучили боли. В свое время в него много стреляли, несколько раз попадали, и одно его бедро, сделанное из стали, было всегда, в любую погоду, на пять градусов холоднее окружающего воздуха — постоянное напоминание о том, как плохо ему пришлось. И все же по большому счету следует признать, что он оказался везунчиком.
Боб, в общем-то, был богат. Ему принадлежали семь конеферм, разбросанных по всему Западу, которые приносили неплохую прибыль; ими прекрасно заправляла его жена. Он получал пенсию от морской пехоты, а также пособие по инвалидности, так что денег всегда было достаточно. Боб жил неподалеку от Бойсе в красивом доме, построенном в западном стиле, за которым сразу начиналась прерия, простиравшаяся до самых гор. У него были хорошие лошади, хорошие ружья и чертовски удобное кресло-качалка на крыльце. В гараже стояли внедорожник, «Форд Ф-150» и мотоцикл «Кавасаки-350». Но главным его сокровищем были дочери. Старшая недавно поднялась на новую ступень карьеры, перейдя в крупную газету, и Боба это радовало. Младшая в свои семь лет только что одержала победу на общенациональном юниорском первенстве по конкуру. Малышка была истинной наездницей-самураем. Счастье Боба в тот день не знало границ, и он даже думал, что умрет от него, но затем последовала та жуткая неделя, оставившая после себя четыре трупа и Карла с вышибленными мозгами, и все, кому не лень, начали болтать разные гадости про снайперов морской пехоты.
Наконец преподобный произнес последнюю фразу и отступил. Один за другим старики подходили к закрытому гробу, вероятно думая о тех гробах, в которые отправлял других Карл, или о тех, куда отправляли других они, а может, о тех, куда каким-то чудом они сами не попали. Никто не проронил ни слова. Такие люди не устраивают пьяные поминки, которые заканчиваются синяками под глазами, выбитыми зубами и воспоминаниями о хорошей драке. Во многих отношениях они были Карлами и Свэггерами: крепкие мужчины с быстро-реагирующими мускулами, коротко стриженными, но еще густыми волосами, глазами тысячелетних стариков, достоинством профессиональных военных или полицейских, нигде никаких признаков эмоциональных излишеств, ни стонов, ни слез. Эти люди так до конца и не поверили в рассказ про обезумевшего морского пехотинца и считали себя обязанными отдать последнюю дань уважения человеку, который всегда выполнял свой долг.
Когда все завершилось, священник подошел к Бобу.
— Мистер Свэггер, вы хотели именно этого?
— Все было замечательно, преподобный. Сколько я вам должен?
— Сэр, мне неудобно оценивать такое скорбное событие. Столько, сколько лежит у вас на сердце.
Смятые сотенные бумажки, три штуки, лежали не на сердце Свэггера, а в руке, их он и протянул священнику.
— Схожу в контору, рассчитаюсь с могильщиками, — сказал Боб.
— У вас истинно христианская душа, сэр.
— Вовсе нет, — смущенно пробормотал Свэггер.
— Вы знали его… раньше?
— Знал о нем. Мы никогда не встречались лично. Жаль, что все так закончилось.
— Мы все об этом сожалеем.
Попрощавшись со священником, Боб вернулся к дороге, где стояли машины. Он быстро проехал до конторы кладбища и расплатился. За все набежало четыре тысячи долларов, и Боб без звука выписал чек.
— Благодарю вас, мистер Свэггер. Должен заметить, вы поступили крайне порядочно. Не представляю, что бы в противном случае было с телом. Никаких родственников у бедняги не осталось. Его дом нельзя продавать еще несколько недель, а то и месяцев. Все это так печально. Мистер Хичкок достоин лучшей доли. Просто ума не приложу, что…
Боб не желал это слушать. Директор кладбища вроде бы старался говорить правильные вещи, но Свэггер, дождавшись паузы в его разглагольствованиях, улыбнулся и быстро вышел.
Он направлялся к своей взятой напрокат машине, думая: «К шести приеду в аэропорт, в десять уже буду в Бойсе, к полуночи доберусь до дома. Хорошо, что все закончилось так быстро. Было бы…»
— Простите, вы, случайно, не тот самый знаменитый наемный убийца Боб Ли Свэггер?
Это обращение застало Боба врасплох. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что потерял связь с реальным миром — всегда непростительная ошибка. Черт побери, это еще что такое? Очередной козел?
Обернувшись, Свэггер увидел другого промокшего насквозь мужчину приблизительно одного с ним возраста, тщетно кутающегося в дождевик, в бесформенной от дождя шляпе, только морщин у него на лице было меньше, а загар был темнее. Хитрая искорка в глазах незнакомца убедила Боба в том, что, хотя вопрос и казался насмешливой издевкой, на самом деле в нем не было ничего враждебного, он свидетельствовал лишь о принадлежности к братству тех, кто сеет смерть.
— А вы кто такой? — спросил Боб.
— Ганни, [14] меня зовут Чак Маккензи. Младший капрал в отставке. Я занимался той же самой работой в течение года и еще одного месяца.
Ощутив, как что-то пульсирует в его холодном мертвом сердце, Свэггер осознал, что он все еще чуточку жив.
— Чак! Проклятье! Ну конечно, Чак. Это вы великий мистер Девяносто шесть?
— Так называют меня другие. Только не я сам. Просто рассуждал так: если у тебя есть АК-сорок семь, тебя нужно подстрелить.
— Чак, я с радостью пожму вашу руку. Мы с вами братья, это мы искали в джунглях «Калашниковы» с приставленными к ним живыми целями. Рад, что вы перетерпели те тринадцать месяцев, рад, что вы и сейчас живы и здоровы.
— Это ведь вы заплатили за все?
— Ну, наверное. Кто-то же должен был, а я отложил кое-какие деньги, только и всего.
— Ганни, мы можем поговорить? Могу я угостить вас чашкой кофе или чем-нибудь покрепче?
Боб подумал: «Вот и пропал мой план».
— Конечно, — согласился он. — Давайте где-нибудь посидим. Кофе — то, что нужно. У меня были проблемы с выпивкой, и, если я просто глотну бурбона, обо мне не услышат до следующего сезона муссонов.
Оказалось, что Чак обладает очень редким для снайпера качеством — чувством юмора. Они заняли столик в каком-то убогом кафе на окраине окраины, в безликом зале в окружении постоянно меняющихся парней и девушек. Два старика, хохочущие до слез, словно пьяницы, над темами столь запутанными, что разобраться в них и уж тем более найти в них что-то смешное мог только снайпер.