— Расскажите, мистер Гвоздильщик, как вам это удалось. Я так никогда не смогу, даже если буду тренироваться тысячу лет, какая бы у меня ни была винтовка.
— Он без меня справился, — говорил Блонди всем, кто готов был его слушать, хотя таковых не находилось. — Господи Иисусе, вы можете в это поверить?
— Когда морская пехота в конце семидесятых перешла к прицелу «Юнертл» с тысячными делениями, я понял, что должен уметь с ним работать. Сам не знаю зачем. Но я освоил тысячные, просто вколотил их в голову. На самом деле система не особо хорошая, слишком многое зависит от точных вычислений, нужно быть не только стрелком и охотником, но и математиком. Так что мне пришлось прибегнуть к зубрежке и практике. Наверное, это на целый год спасло меня от бутылки, так что, возможно, эти тысячные деления вылечили меня от черной хандры. Одним словом, когда Блонди назвал мне дистанцию до целей, я определил расстояние между двумя дальними и прикинул, какому количеству точек это соответствует на таком удалении. Поэтому, отсчитывая деления от пристрелки по средней цели, я нашел точку прицеливания быстрее, чем если бы Блонди крутил лимб угла возвышения. От нулевого смещения на шестьсот двадцать два ярда надо было опуститься на две и семь десятых тысячного деления вниз, туда я прицелился и выстрелил.
— Вот, ребята, смотрите, как работает настоящий профессионал. Надеюсь, в стране скорпионов вы проявите такую же сообразительность.
— Однако я знал расстояние до цели, а вы — нет. Поэтому на самом деле наше соревнование лишь потешило мое тщеславие. По-моему, мы отклонились в сторону: главное то, что эта чертова штуковина — самое настоящее чудо, и я в нее поверил. Теперь я просто сяду в сторонку и буду наблюдать, как вы учите ребят ею пользоваться. Им это понадобится там, куда они поедут. Они отправят множество плохих парней в ад, а множество хороших парней вернутся домой. Если «И-снайпер» увеличивает количество тех, кто возвращается домой, тогда, видит Бог, я истовый приверженец «И-снайпера девятьсот одиннадцать».
Салли в составе группы из Министерства юстиции работала над одним крупным делом, связанным с мошенничеством при банкротстве, поэтому домой возвращалась поздно, и Ник неожиданно обнаружил, что у него имеется больше свободного времени, чем он ожидал. Группа «Снайпер» зашла в тупик: новые улики, никуда не ведущие, проверка самых безумных гипотез — одним словом, только видимость работы в ожидании, когда Ник выпустит отчет и закроет дело. А Ник тянул: вдруг Свэггеру удастся раскопать что-нибудь действительно интересное. Тем временем представители трех местных управлений полиции, оставшись без дела, вернулись к себе.
Вечером Ник решил побаловать себя хорошим ужином, поскольку с самого начала этой заварушки так ни разу толком и не поел. Выйдя из зловещего здания имени Гувера, он обогнул ряды бетонных блоков, расставленных как барьеры, если объявится сумасшедший террорист-смертник на машине, начиненной взрывчаткой. Неспешной походкой Ник двинулся по южной окраине Вашингтона, ища подходящее заведение, где можно перекусить.
Район преображался на глазах. Еще в конце девяностых юго-восток был зоной отстоя, мусора. Некогда процветающие жилые здания и магазины, расположенные слишком далеко от «центрального треугольника» со штаб-квартирами крупнейших федеральных ведомств, пришли в запустение. Поэтому сюда не собирались на обед многочисленные чиновники, предпочитая питаться где-нибудь ближе к центру, здесь не было кинотеатров, книжных магазинов, модных бутиков и тому подобного. Все изменилось, когда открыли «Веризон-центр» — новый «кафедральный собор» таких религий, как НБА и НХЛ; вслед за ним появились рестораны и современные киноконцертные залы, а вдоль главной Седьмой улицы выстроились всевозможные уютные заведения. В одночасье район заполнился шумным племенем варваров, называющимся молодежью, и Ник, прогуливаясь по улицам, поражался их числу, энергии, одежде, их гомону, стремлению заполнить весь мир собственной значимостью. От этого у него разболелась голова. Фу, как же он постарел, ему уже за сорок, у него большой дом в Ферфаксе, который он практически не посещает, и жена, ставшая такой важной птицей, что он почти ее не видит.
Ник плотнее укутался в плащ: на Восточном побережье хозяйничала глубокая осень, предвестница зимы. Сняв с шеи удостоверение, Ник убрал его в карман — ему не хотелось напоминать чиновника, выбравшегося на вечернюю вылазку. Он ощущал на одном бедре «глок» 40-го калибра, надежно убранный в кобуру «Сафариленд», а на другом — противовес из двух запасных обойм по двенадцать патронов в каждой; плащ он специально выбрал на размер больше: так очертания пистолета не проступали сквозь материю, хотя теперь приходилось подворачивать рукава.
Рыба. Ник решил посвятить этот вечер рыбе, так как до заведений, где предлагали приличное мясо, было далеко, — ближайшее, «Мортон», находилось на пересечении Коннектикут-авеню и К-стрит. Туда можно было добраться только на такси. А неподалеку располагалось одно местечко под названием «Океанарий», о котором Ник слышал только хорошее. Выбор сделан: он отправится туда, насладится ужином, возвратится на метро в здание имени Гувера и к полуночи будет в Ферфаксе.
Ник зашел в «Океанарий», расположенный на L-стрит, и ему понравилось то, что он увидел: внутри царила атмосфера тридцатых годов, воскрешающая в памяти гангстерские фильмы, где все ходили в фетровых шляпах с загнутыми полями и длинных плащах и носили кольты полицейского образца. О, и еще все непрерывно курили. Ник вспомнил фильм, определивший его жизнь. В семидесятых, в возрасте четырнадцати лет, он смотрел его, лежа на животе перед телевизором, озаренный серыми отсветами кинескопа. Фильм назывался «Улица без названия», в нем рассказывалась история героического агента ФБР Джина Корделла, который внедрился в банду, орудовавшую в убогих трущобах некоего Сентер-Сити. Фильм заканчивался отчаянной перестрелкой; пистолеты-пулеметы выплевывали в ночную темноту вспышки выстрелов, облачка порохового дыма и длинные цепочки кувыркающихся стреляных гильз, превращая в решето плохого типа по кличке Финка, а Корделл, разумеется, остался жив и невредим. Корделла играл… как же имя того парня? Он так больше нигде и не прославился, но, черт побери, как же он был хорош в этом фильме! Стив Джексон? Джек Смит? Билл Стивенсон? Что-то в таком духе. А, Марк Стивенс — вот как его звали. Марк Стивенс был умным, отважным, мужественным и спокойным, по крайней мере в этом фильме, что бы ни происходило до и после, — в общем, именно таким мечтает вырасти подросток, и именно тогда Ник понял, что должен стать агентом Федерального бюро расследований, иначе жизнь будет прожита впустую.
Охваченный ностальгией по добрым старым временам, которую даже через двадцать лет службы навевали на него фильмы про доблестных агентов ФБР, Ник прошел в зал, увидел, что он наполовину пуст, обратился к метрдотелю и получил уютный столик в дальнем углу. Он сел, отказался от аперитива, прослушал перечень фирменных блюд, остановился на жареном полосатом окуне с картофельным пюре и салате с маслом и уксусом, и приступил к закуске в сметане, которую принес официант, пока Ник делал заказ.
Тем временем воздух наполнился звуками джаза, и Ник прямо-таки ожидал услышать сообщение о том, что японцы бомбят Пирл-Харбор, которого, конечно, так и не последовало. Зато принесли бутылку шампанского.