— Эльза… — не удержалось в мускулистой груди. — Ах, Эльза…
— О-о! — подняла она полное восхищения личико. — А говорил, что устал. Невероятный, грандиозный мужчина…
Она хозяйски потянулась руками, подарив научному руководителю две секунды домашней ласки. Но для того, чтобы впиться в гостя трепещущими губами, все-таки встала, все-таки поднялась в полный рост. Жаль…
* * *
Если бы этот эпизод присутствовал в каком-нибудь популярном фильме, то кинокамера стыдливо отъехала бы в сторону — прочь из распахнутой ванной, — и выглянула бы в окно. После чего прекрасный вид на подсвеченный огнями остров Сан-Джорджо-Маджоре озвучился бы стоном влюбленного мужчины:
— Ах, Венеция!..
Пусть так и будет.
Утро настало поразительно скоро. Ночь будто сжалась, усохла, выгорела вместе со столбами нефтяного пожара. Утро настало, и вновь он закрутился, этот странный нескончаемый сюжет.
Прежде всего доктор Джонс поехал к себе в гостиницу, оставив Эльзу досматривать картины их общих снов. Он поехал за своими вещами, поскольку перебраться на жительство к ассистентке казалось теперь таким естественным. Но выверенные планы обладают загадочным свойством — насмехаться над теми, кто их строит.
Гостиничный номер господина Джонса был обыскан. С беспощадностью гуннов, с тщательностью немцев. Разумеется, никто ничего не видел, не слышал — ни владелец, ни администратор, ни дежурные по этажу, и глупо было даже пытаться хоть о чем-то расспрашивать гостиничных служащих, поскольку люди словно забыли все иностранные языки, оставив себе только родной, и твердили с упрямством патефона: «Вам возместят убытки, синьор Джонс, обязательно возместят…» Когда же Индиана пожелал беседовать с мальчишкой, сыном администратора, мать парня забилась в истерике: «Только его не трогайте, умоляю вас, лучше меня, меня возьмите!» Перезрелая супруга администратора была Индиане совершенно ни к чему, и он помчался в гостиницу, где остановился Маркус Броуди.
Он помнил, что друг отца находится в больнице, но его одолевало предчувствие, что такая последовательность визитов правильна. И предчувствие не обмануло.
Номер Маркуса также подвергся обыску.
Им был нужен дневник отца, — понял доктор Джонс. Кому — им? Ясно, что не тем загадочным фанатикам, которые подожгли нефть в подземелье, а потом гонялись на катерах по каналам. Тогда кому?
Он заторопился в больницу, заметно волнуясь. Старик Броуди был дорог Индиане: этот добрый наивный человек присутствовал в лучших воспоминаниях его детства. Воспоминания детства всегда были дороги доктору Джонсу — за исключением тех, где фигурировал его отец. И сейчас он проклинал себя за слабохарактерность. Вчерашний вечер надо было тратить не на отдых с Эльзой, а на дела. Например, навестить Маркуса. И ночевать надо было в гостинице, чтобы лично поприветствовать любителей потрошить чужие дома. Впрочем, очень даже вероятно, что ночные посетители были вооружены чем-то повесомее древнего шестизарядного кольта, и незапланированный визит к даме спас археологу жизнь.
К счастью, Маркус Броуди нашелся там, где его вчера оставили. Он моргал и приветливо улыбался вошедшему в палату посетителю, то есть пребывал в порядке.
Но, как вскоре выяснилось, больничный покой — вещь обманчивая.
— Я им все сказал, — в первой же реплике признался старик. Голос его еле тлел, прерывался, и был предельно, невыносимо виноватым. — Прости меня, Инди, как я мог им не сказать? Я ведь еще после библиотеки не успел оправиться, и я очень испугался…
— К вам кто-то приходил? — выговорил Индиана, потемнев взглядом. Кулаки его с хрустом сжались.
— Вскоре, как вы с Эльзой уехали. Они были в белых халатах, будто бы врачи. Никто из больных ничего и не понял. Они разговаривали со мной по-английски. Вежливые… Я не хотел им говорить, Инди, поверь мне!
Доктор Джонс положил свою руку поверх его.
— Не волнуйтесь, Маркус. Я знаю, вы вели себя достойно, иначе и быть не могло.
— Они меня пытали, Инди, — старик скупо заплакал. — Изображали, будто это врачебный консилиум. Поднимали мне ноги, переворачивали меня со спины на бок… — Его лицо исказилось пережитым ужасом. — Это очень больно, мальчик. Радикулит — подлая вещь, жуткая. Береги себя, не доводи дело до радикулита…
— Что им было нужно?
— Спрашивали, зачем я сюда приехал и что нас с тобой связывает… Они тебя обокрали, да?
— Дневник со мной, — Индиана похлопал себя по карману. — Так что они просчитались.
— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул пациент, как-то даже расправился, распрямился. — А то я всю ночь плакал… Кто это был, Инди?
— Идиоты вроде моего отца. Мечтают найти чашу Грааля.
— Кстати, — совсем уж бодро заговорил Маркус, — я не спросил тебя вчера, совсем из головы вылетело…
— Конечно, — улыбнулся доктор Джонс.
— Каковы результаты вашей подземной экспедиции?
— Если коротко, то теперь известна точка, к которой привязан маршрут к Храму. Город Александретта. Помните, в дневнике отца была карта?
— Александретта? Это в Сирии?
— На территории нынешней Турции. Где только Александр Македонский не понаставил своих городов.
— Насколько я помню, — задумчиво изрек Маркус, — Александретта была полностью разрушена крестоносцами, а затем…
— Сейчас на этом месте город Искендерон, — нетерпеливо сказал Индиана. — Опять Турция. С этой проклятой Турцией у меня сплошные неприятности. Да и вы тоже вчера пострадали от каких-то турок, которым мы все почему-то сильно не понравились.
— Я пострадал от турок? — Маркус обескураженно заморгал.
— То турки, то немцы… — подтвердил археолог. — Вы простите, Маркус, но я должен идти.
— Удачи тебе, мальчик.
— Надеюсь, мы с вами видимся не в последний раз.
И ушел.
— Что? — переспросил пациент непонятно кого и растерянно посмотрел на дремлющих соседей. — Почему он так странно сказал?
Доктор Джонс не вернулся к себе в гостиницу, поскольку все его вещи были при нем. Не стал навещать и Эльзу. Хотя бы в отношении этой женщины он надеялся сломать дикую, необъяснимую закономерность, проявившуюся в последние месяцы: каждый из попутчиков, с кем сводила его нескончаемая дорога, обязательно попадал в яму. Доктор Джонс не хотел новых жертв. Он отправился на железнодорожный вокзал Санта-Лючия и тихо уехал — ни с кем не попрощавшись, не сообщив никому о своих планах.
К сожалению, остался также без ответа вопрос, заданный неким Касымом. Для чьей славы все происходящее? Что вообще мирская слава в сравнении с Его Именем? И можно ли, думая о себе, служить одновременно Ему, и правильно ли, верно служа Ему, ждать в награду чего-то большего, кроме одного этого счастья?