К ее изумлению, за дверью на лестничной площадке стоял доктор Царицын.
– Доброе утро. А Мария дома?
Но бабушка не успела ответить, поскольку мать Иваны уже вышла из спальни, и Царицын сам увидел ее.
– Здравствуй, Маша, – сказал он. – Я пришел поговорить. Можно войти?
Но вместо матери ответила бабушка:
– Нет! С подонками нам не о чем разговаривать! Вон отсюда!
И резко захлопнула дверь.
Однако Царицын успел вставить ботинок в дверной проем.
– Подождите, – сказал он через щель. – Мы открыли счет…
– Вон отсюда! – перебила бабушка и с такой силой саданула дверью по ноге Царицына, что он выпростал ее из дверного проема, и дверь захлопнулась.
Прихрамывая, Царицын вышел из подъезда, подошел к своей красной «Ладе», открыл ее и сел за руль.
– Ну? – сказал с заднего сиденья Карпатый.
– Вытурили, – сообщил Царицын, заводя машину. – Слова не дали сказать.
Машина тронулась и выехала со двора.
Сверху, из окна третьего этажа, за ней смотрели Ивана и ее мать Мария.
Издали доносился утренний перезвон церковных колоколов.
В этот ранний час в пивном баре было не накурено и почти пусто.
Царицын, Сорокин и Карпатый стояли за столиком, пили пиво из кружек.
– Чё будем делать? – сказал Карпатый.
Царицын и Сорокин хмуро молчали.
– Они нас будут теперь кошмарить, как захотят!..
Тут к ним подошел один из первых посетителей, обратился к Карпатому:
– Олег Кириллович, я к вам как к депутату…
– Слушай, отвали, а! – сорвался Карпатый. – У меня сегодня выходной, понимаешь?
– Но я к вам как к депутату…
– А депутаты тоже люди, – объяснил Сорокин. – Может он спокойно пива выпить?
Мужик неохотно отошел.
– Вот что! – решительно сказал Карпатый Сорокину. – Ты был зачинщиком, ты и решай вопрос. И срочно, понял? Пока до суда не дошло.
– А может, ты? Все-таки депутат…
– Вот я тебе, как депутат, и поручаю.
Сорокин тяжело вздохнул, повернулся к Царицыну:
– Ладно, давай сберкнижку.
Царицын полез в карман.
* * *
Выйдя с потоком школьников из школы, Ивана и Федя направились домой. Весна уже полностью вошла в свои права, и город дышал расцветающей сиренью, липовым и яблоневым цветом.
Ивана сняла с уха один наушник и дала Феде послушать новый хит группы «Дважды два».
Под эту музыку они и шагали, когда Федя обратил внимание на серую «тойоту», которая медленно катила за ними.
– По-моему, это за нами… – сказал Федя.
Они остановились, выжидающе развернулись к машине.
«Тойота» тоже остановилась. Солнце отражалось в лобовом стекле, и потому ни Феде, ни Иване не было видно водителя.
Ивана и Федя пожали плечами и пошли дальше.
Но и «тойота» двинулась следом.
Федя круто развернулся и пошел к «тойоте».
Но машина вдруг резко рванула вперед и умчалась.
Затененные боковые стекла так и не позволили им разглядеть водителя.
Но когда – уже к вечеру – Ивана подошла к своему дому, «тойота» стояла там, при въезде во двор. И, увидев Ивану в боковом зеркале, Сорокин предупредительно открыл правую дверь.
Ивана, поколебавшись, села в машину.
– Здравствуй, дочка, – сказал Сорокин.
Ивана не ответила, а, не глядя на Сорокина, смотрела прямо перед собой.
– Я хочу поговорить с тобой… – произнес он и замолчал выжидающе.
– Вы уже говорите, – ответила она после паузы.
– Да, действительно… Не знаю, с чего начать…
– Начните с того, что вы боитесь суда.
– И это тоже… – согласился он. – Но если ты нас посадишь, кто выиграет?
Ивана наконец повернулась к нему:
– Справедливость.
Глядя ей в глаза, он пожал плечами:
– Может быть… Но будут разбиты еще три семьи и пять детей останутся без отцов. Как ты себя будешь чувствовать после этого?
– Замечательно. Они будут знать, как я себя чувствовала четырнадцать лет!
– Но они же перед тобой не виноваты.
– А кто? Кто ответит за то, что я выблядок? – сорвалась Ивана. – Кто?!
– Я отвечу, – сказал Сорокин, достал пистолет и положил на сиденье между собой и Иваной. – Можешь меня убить.
Ивана с оторопью посмотрела сначала на пистолет, потом на Сорокина, потом снова на пистолет.
Затем вдруг усмехнулась, с любопытством взяла пистолет. На его ручке было выгравировано: «Лейтенанту А. Сорокину за храбрость. Генерал Романов. Чечня, 1993 год».
Прочитав надпись, Ивана посмотрела на Сорокина.
– Он заряжен, – сказал тот и показал: – Вот здесь снимается с предохранителя.
Ивана усмехнулась:
– А ты не боишься, что я действительно…
– Боюсь, – признался Сорокин. – Но что делать? Надо отвечать за…
Он не договорил, повисла пауза.
Ивана положила пистолет между собой и отцом.
– Хорошо, – сказала она. – Чего ты хочешь?
Он снова полез в карман, достал сберкнижку:
– Вот, это твоя. Мы открыли счет на твое имя, положили каждый по тысяче долларов. Конечно, нужно больше, но сейчас кризис. Обещаем до твоего совершеннолетия каждый год класть еще по тысяче. Все трое. Возьмешь?
Ивана посмотрела на эту сберкнижку, на пистолет и снова на сберкнижку. Затем – на отца. И усмехнулась:
– То есть я – дочь полка? Не было ни одного отца, а теперь сразу трое? Да? Сволочь ты, папа! И все вы сволочи! – Она дернулась открыть дверь машины.
Но он удержал ее за плечо:
– Подожди…
– Не трогай меня! – вырвалась она и – уже вся в слезах – принялась дергать дверь, которая никак не открывалась. – Открой мне дверь!
– Но послушай…
– Я плевала на ваши деньги! – закричала она. – Открой мне дверь!
– Сейчас. – Он вышел из машины, обошел ее и открыл правую дверцу.
Ивана выскочила из машины, но Сорокин не отступил, а стоял, преградив Иване путь.
– Пусти! – крикнула она в истерике.
– Ударь меня.
– Пусти, я сказала!
– Ударь меня. Пожалуйста.