– О господи! – Грушин прижал кулаки ко лбу. – Ты, господи, разве не мог послать мне в предмет обожания женщину, наделенную хотя бы подобием рассудка? Чтобы я не только, извините за выражение, вожделел ее, но и восхищался блеском ее ума? Нет же, удружил ты мне! Повторяю для идиотов. Ты что, не понимаешь, что теперь, когда нет Гулякова, ты остаешься единственным свидетелем убийства?
Жене потребовалось какое-то время, чтобы осознать: сейчас Грушин обращается уже непосредственно к ней, а не к господу. И дошел до нее наконец-то смысл его беспокойства: в милиции есть не только ее показания, но даже паспортные данные, включая домашний адрес. До поры до времени приятель Грушина мог идти на мелкие грешки, прикрывая ее, но, если Гулякова не найдут, волей-неволей придется дать ход этим показаниям, ибо лучше хоть что-то, хоть самое смутное свидетельствование, чем ничего. А если утечка информации о Гулякове пошла из милиции…
– Да, да, – сурово покивал Грушин, видя, что неприятная истина наконец-то овладевает Жениным умом. – Думаешь, я просто так тебя сегодня к Любавцевым не отпустил? Ничего, можешь все их вопросы по телефону решить – в моем присутствии. А потом поедем к тебе домой.
– Зачем? – насторожилась Женя. – Будешь изображать сторожевого пса? Я к вам пришел навеки поселиться?
– Не навеки, успокойся. – Грушин умел пропускать обиду мимо ушей в интересах дела.
– А вечером что?
– Самолет на Хабаровск. И ты этим самолетом улетишь, моя радость. Потому что так мы убьем двух зайцев: уберем тебя из-под удара и сделаем упреждающий ход. Если Глюкиада – вот же черт, привязалось! – хоть в чем-то была права, следующая жертва появится в Хабаровске. Там живут Чегодаева и Корнюшин – последние оставшиеся в живых участники спектакля. Мы не можем расследовать убийства и несчастные случаи – силенки не те. И версию Глюкиады органам выложить тоже не можем.
– Почему это? Боишься, «слоника» заделают? – поддела Женя, которая просто-таки на составные части рассыпалась от огорчения, что уже через несколько часов придется отправляться в какой-то богом забытый дальневосточный городишко. А вдруг Лев позвонит именно сегодня?! И что он подумает, если ее телефон не ответит? Женя даже не сразу поняла, о чем еще говорил Грушин.
– Нет, не «слоника» боюсь. Боюсь, лицензию отберут: предполагается, частный сыщик, тем паче директор агентства, должен пребывать в здравом уме. А начни я им про инфернальные фантомы заливать… – Он безнадежно махнул рукой. – Кстати, еще два слова о фантомах – и закрываем эту тему. Как известно, просто так ничего не происходит. Если совершаются инфернальные убийства, значит, это кому-нибудь нужно! Причем меньше всего – темным силам. Нет – людям это требуется. Конкретным людям. Если за всем этим стоит маг или колдун – черт с ним. Но он прежде всего гражданин общества. Его-то мы и будем искать. Ну а фантомы, а фантомы потом, – пропел Грушин, коверкая ударения, и хлопнул ладонью по столу: – И все, поехали, отвезу тебя домой.
Женя медленно выбралась из кресла. Она была настолько потрясена внезапными инфернальными выводами, прозвучавшими из уст скептика и реалиста Грушина, что совершенно упустила из виду одну маленькую деталь.
Если убийца, как предполагается, имеет доступ к закрытой следственной информации и может познакомиться с показаниями некоей Евгении Кручининой, значит, отправляя Женю в Хабаровск, Грушин посылает ее прямиком к волку в зубы. Потому что следующие преступления, по логике вещей, должны совершиться именно в Хабаровске. Значит, и убийца отправится туда же!
Если еще не отправился. А поскольку сгустки адской тьмы обладают способностью пронизывать сознание человека и завладевать его мыслями, вполне возможно, что убийца уже в курсе планов Жени. И если он не встретит ее в аэропорту, это будет даже странно!
* * *
«Жизнь – это, конечно, тюрьма. И все мы подобны приговоренным к казни. Отличаемся друг от друга только удобством камер и длиной срока, оставшегося до того момента, как рука Великого Палача выбьет из-под ног табурет или спустит курок револьвера, приставленного к нашему виску».
Из дневника убийцы
* * *
«…Особенно страшен так называемый «пурба» – заколдованный кинжал, который приносит своему владельцу смерть. Причем совершенно необязательно, чтобы жертва держала этот кинжал в своем доме: «пурба» может таинственным образом перемещаться в пространстве и поразить намеченную цель прямо на улице. Чаще, правда, обреченному кинжал дарят или хитроумными способами заставляют кинжал приобрести. Какое-то время оружие ведет себя безупречно, но вдруг, словно повинуясь неслышному внушению, срывается со своего места и поражает несчастного владельца прямо в сердце. Иногда все происходит в присутствии очевидцев, которые после этого переживают сильнейший шок, а их рассказам никто не верит. Кроме того, вынуть подобный кинжал из раны необычайно трудно, а иногда он еще и поражает того, кто осмеливается притронуться к рукоятке, чтобы извлечь кинжал из тела жертвы».
Женя свернула газету и некоторое время посидела с закрытыми глазами. Да… жуть! Надо бы позвонить из Хабаровска Грушину и спросить, не фигурирует ли в деле Неборсина какой-нибудь саморежущий кинжал. Глупости, там даже самостреляющий пистолет не фигурирует, потому что Женя своими глазами видела того, кто нажал на спуск.
Секундочку! Она невольно вздрогнула. Это не совсем так. Она не видела, как в Неборсина стреляли. И Гуляков не видел. Гуляков, кстати, упоминал, что и звука выстрела не слышал.
Так… Женя торопливо открыла портфель. Вот ксерокопия с показаний Гулякова. Пробежала глазами размазанные строчки.
Спал на обочине, в кустах, услышал шорох травы – шаги. Потом остановился «Мерседес». Высокий седой человек наклонился, и водитель, вздрогнув, привалился к дверце. Незнакомец неторопливо отошел, так сказать, исчез из глаз. Гуляков продолжал сидеть в своей засаде, еще не совсем очухавшись от сна. Рядом притормозил «Форд». Водитель вышел, заглянул в кабину и ринулся прочь. «Форд» уехал. Тогда Гуляков, почуяв неладное, подполз к «Мерседесу» и осторожно заглянул. Увидел Неборсина с окровавленной головой и опрометью ринулся в кусты.