Женя попыталась вспомнить, как летела к «Мерседесу». Конечно, если перепуганный Гуляков действовал, как партизан-диверсант в тылу врага: подползал, осторожно заглядывал, отползал, – она вполне могла его не заметить. Гуляков, кстати, тоже ни словом не упомянул о рыжеволосой женщине, ошалело бегущей по шоссе. Им обоим было не до посторонних впечатлений, все понятно. Однако почему-то никто из читавших и перечитывавших показания Гулякова (в том числе и Женя с Грушиным) не обратил внимания на маленькую деталь: наблюдательный бомжок не только не видел оружия у «высокого седого», но и не слышал звука выстрела. Впрочем, это как раз объяснить просто: пистолета могло быть не видно со стороны Гулякова, а на ствол оказался предусмотрительно надет глушитель. Да, только это объяснение следует принимать всерьез! Иначе что же это получается? Незнакомец взглянул на Неборсина – и тот упал замертво. При этом голова у него оказалась прострелена, а в обшивке левой дверцы застряла пуля. Вот если бы пули не было… Хотя, с другой стороны, находились ведь бедолаги, которые не только своими глазами видели действие «пурбы», но и своими руками пытались извлечь его из раны.
Женя с отвращением развернула вторую газету. Она скупила в аэропортовском киоске все подряд: «НЛО», «Тайную власть», «Невероятное», «Чудеса и приключения» и прочую мутату на тему мистики и оккультизма, благо подобных изданий развелось несчетно. Или это не благо?
Она, во всяком случае, сейчас ощущает себя какой-то мазохисткой: и читать тошно, и оторваться невозможно. Вот еще история, просто чудо что такое. У молодой женщины трагически погиб муж, мучивший ее ревностью все два года семейной жизни, настоящий тиран. Вдова медленно приходила в себя. Старинный друг пригласил в ресторан – развеяться. Но там вдруг вспыхнула драка, молодой человек вмешался и был убит. Потрясенную вдову привез домой сосед, случайно оказавшийся в том же ресторане. Она билась в истерике. «Надо расслабиться!» – сказал сердобольный сосед и побежал в магазин за вином. Едва вышел из подъезда, как был сбит машиной.
Молодая женщина выскочила на улицу, когда тело забирала «Скорая». Врач пожалел рыдающую незнакомку, отвел домой, сделал успокаивающий укол. Уходя, подвернул на ступеньке ногу, скатился на лестничную площадку и остался лежать со сломанной шеей.
Злополучная женщина убеждена: все это не случайности, ревнивый муж достает ее и с того света.
«Да, – стиснув зубы, сказала себе Женя. – Всякое в жизни бывает. Ты продолжай, продолжай забивать себе голову чепухой – до того дойдешь, что попросишь этого неведомого Олега, который будет встречать тебя в Хабаровске по просьбе Грушина, зарядить пистолет серебряной пулей: а вдруг это призрак строителя БАМа, бедного Иванушки выходит из могилы и достает своих обидчиков!»
Но Аделаида, ее исчезновение… Впрочем, Грушин, возможно, прав и ничего особо ужасного не произошло? Да и Артур это предполагал. «Глюкиада чудит» – так, кажется, сказал он? Быть может, загадочная дамочка устроила еще один спектакль? Для чего? А просто так. «Для сексу», – как выразилась бы Эмма.
Ох, Эмма… Она была откровенно рада, что Женя уезжает. «Развеешься там, – шепнула. – Только на Дальнем Востоке можно встретить настоящих мужиков. Я их в свое время немало повидала. Если настоящий мужчина, так или родом из тех краев, или жил там долгие годы. С ними чувствуешь себя настоящей слабой женщиной, не то что с тутошними дохляками, которых надо на руках носить».
Впрочем, Эмма ничего не имела против, чтобы носить на руках, скажем, Грушина, другое дело, что он никогда бы такого не допустил!
Эмма, конечно, намерена во время Жениного отсутствия накрепко прибрать строптивца к рукам. Эх, не знает она, бедолага, какие тучи собрались над ее головой! Женя после разговора с Грушиным чувствовала себя предательницей – хотя обсуждалось-то как раз предательство Эммы! – и от волнения даже забыла подробнейшим образом проинструктировать ее, что сказать Льву, когда (если!) он все-таки надумает позвонить. Да – если, если, вот именно!
Ну что ж, Эмма сообщит ему, что Женя уехала в командировку на Дальний Восток. В гостинице, конечно, будет телефон, и Эмма сможет дать его Льву, а какая ему разница, в Хабаровск звонить или в Нижний? Вернее сказать, какая ему разница, куда не звонить?
Женя не глядя, кое-как, затолкала газеты в сетку переднего кресла и отвернулась к окну. Восточный человек, сидевший рядом, то и дело косил на нее свой жаркий черный глаз, а ей нисколько не хотелось вступать в какие бы то ни было переговорные процессы. Если уж совсем честно, единственное, чего хотелось, – это плакать.
Бог ты мой! Лев – ну в точности тот призрак ревнивого мужа, который приканчивал в зародыше всех гипотетических ухажеров своей вдовы! Стоит только подумать о нем (о Льве, не о призраке!), как отрубается всякое желание жить. Разумеется, и о работе думать не хочется, враз все блекнет вокруг – да, Жене всегда казалось, что только присутствие Льва расцвечивает мир и зажигает его светом, подобно тому как солнце пронизывает белый воздушный шар и превращает его в радужную восхитительную игрушку.
Женя подняла пластиковую шторку и прижалась лицом к холодному иллюминатору. Звездочки изморози кое-где украшали его, хотя огромное небо сияло солнечной прозрачной голубизной. Наверху холодно, это правда. Шар, конечно, никогда не поднимается на такую высотищу, хотя бывает, что в корзине зуб на зуб не попадает.
Ох, что же она натворила, что наделала?! Зачем ушла от Льва?
Миг отчаяния был остр и болезнен, как удар ножом, той самой «пурбой». Женя стиснула руки, расширенными глазами уставилась в голубое сияние за окном, пытаясь остановить подступающие слезы.
Самолет чуть качнуло, и сделался виден кусок географической карты, расстеленной внизу, под крылом. Зеленый ворсистый ковер тайги, кое-где простроченный серыми стежками дорог. Кое-где, вот именно. Между ними небось сотня километров, не меньше. Просторы немереные! Сибирь… Или это уже Дальний Восток? Грушин учил не путать: дальневосточники отчего-то не любят, когда их называют сибиряками.
Внизу проплыла стальная, сизая лента реки. По ней мельтешит точечка – суденышко, что ли? Господи, какая высота, высотища! Вот странно – почему-то земля, видимая из окна самолета, кажется ближе, живее, родней, чем та, на которую Женя когда-то смотрела из корзины воздушного шара. Там было ощущение полета, ощущение неба – а здесь всего-навсего перемещения над землей, вот в чем все дело.