– Конечно, плохо! – сказала девушка, не задумываясь. – Хороший главный инженер не будет задавать прохожим такие вопросы.
– Да, – согласился Званцев. – Тут ничего не возразишь.
– Делайте оргвыводы.
– Придется. Обидно все-таки, когда в тебе разочаровываются... Даже если это прохожие. Вам легче, я вот в вас еще не разочаровался, – Званцев с удивлением прислушивался к себе. Подобных слов он не произносил с тех пор, как несколько лет назад перестал быть студентом московского вуза. Оказывается, он еще умеет быть легкомысленным и безответственным.
– О! – засмеялась девушка. – У меня и так достаточно разочарованных! Так что не надо во мне разочаровываться, это придаст вам своеобразие и благотворно отразится на работе.
Званцев опять поправил очки.
– Владимир Александрович, – сказал он и протянул руку.
– Вовка, значит, – уточнила девушка. – А я – Анна, если хотите. Югалдина. Прибыла в качестве сезонной рабочей. Из Охи. Говорили, что здесь дикое место, глушь, страхи всякие рисовали, а оказалось, поселок как поселок.
– А в Охе кем работали?
– По-разному, – уклончиво ответила Анна. – В основном по линии строительства. Да мне-то особенно и работать некогда было, возраст не позволял. Скажите, Вовка... – Она замолчала, сморщила нос, задумавшись, посмотрела на Званцева снизу вверх. – Дико, да?
– Что дико?
– Звучит дико... Скажите, Вовка...
– По-моему, ничего.
– Я не о «Вовке», я о «скажите». Скажи, Вовка! Так лучше, да?
– Пожалуй, – согласился Званцев.
– Заметано. Так вот, скажи, Вовка, организация досуга сезонных рабочих входит в твои обязанности?
– Слегка.
– Слушай, надо что-то придумать! Скукотища!
– Тебе? Скучно? Не верю.
– Спасибо на добром слове, товарищ главный инженер, только ведь и в самом деле скучно. Хоть бы мероприятие какое запузырили!
– Могу предложить поездку на Материк. Прямо сейчас. На катере. За грибами. Ну?
– Даже не знаю... Как-то не приходилось ходить за грибами с главным инженером... Кто их знает, инженеров-то... Особенно главных.
– Решай. Катер идет сейчас, а вечером возвращается.
– Слушай, Вовка, ведь ты думаешь, что я откажусь! А я не откажусь. Грибы – не знаю, а вот через Пролив махануть – тут что-то есть. Мы не опоздаем на катер?
– Анна! Ты едешь с главным инженером!
– Прошу прощения. Еще не привыкла. Да и стоит ли привыкать? – Она испытующе посмотрела на Званцева.
Он смешался, начал высматривать у причала катер, махнул кому-то рукой.
– Так стоит ли привыкать к такому высокому начальству?
– Думаю, стоит. Больше того – необходимо.
– Да ну?
Он взглянул на девушку, пытаясь найти в ней нечто такое, что отрезвило бы его, но она нравилась ему все больше. Правда, настораживала ее напористость, слишком быстрое согласие ехать с ним, но Званцев, не задумываясь, отнес это к собственным достоинствам.
– Слушай, Вовка, ты женат?
– Хм... Нет. А ты?
– Что ты, в моем возрасте! Да и женихов больно много, все норовят друг другу дорогу перебежать. Деваться от них некуда! То прогуляться зовут, то на Материк за грибами чуть не силком тащат!
Они рассмеялись, и смех сблизил их больше, чем весь разговор.
А потом, через год, они будут вспоминать, как болтало на Проливе маленький катер, как медленно удалялся, таял в утреннем лиловом тумане маленький, разбросанный на отлогом берегу Поселок. Держась за мокрые от ночной росы поручни, они смотрели, как бьются в помятые, ржавые борта литые морские волны и как постепенно впереди проступают неимоверно зеленые материковые сопки. Они запомнят запах моря, облезлые цифры на рулевой рубке, маленького рулевого в огромной морской фуражке с крабом, бело-розовый пароход, который прошел в тумане совсем рядом...
Когда они сошли на берег, туман рассеялся и море заблестело солнечными зайчиками. По песку под ногами ползали маленькие крабы, и на их бронированных спинах блики солнца сверкали четко и остро. А еще была высокая трава, и густые заросли каких-то кустов, и чистая зеленая поляна с желтыми цветами. В ползающих крабах, в громадных, хрустящих под ногами перламутровых раковинах, в чистоте поляны, в камнях на берегу, в бесконечности, бесчисленности солнечных зайчиков виделось нечто, лишь для них и существующее, то, что исчезнет, как только они уйдут отсюда.
Так бывает после непонятного, тревожного сна. Проходит полгода, и ты уже не знаешь – сон ли это был, или все произошло в действительности, а может, все только приближается, и с каждым днем это состояние ты будешь ощущать четче, сильнее.
Едва спрыгнув на берег, Анна понеслась к лесу, но неожиданно упала в высокую траву. Когда Званцев подбежал к ней, то увидел в глазах девушки изумление и счастье. Рядом лежал громадный, вывороченный из земли белый гриб. Тут же стоял еще такой же, дальше в траве тускло мерцали шляпки поменьше, покрытые ночной влагой и хвойными иглами. За небольшим пригорком в косом утреннем солнце они увидели россыпь маслят, такую невероятно обильную и щедрую, что лишь молча подошли и присели, не в силах сорвать ни одного гриба – требовалось время, чтобы прийти в себя, освоиться в счастливой стране, которую они открыли. Она существовала только для них, ее бесполезно было бы искать кому-то другому, потому что у каждого такая страна своя, в своем месте и времени.
Спустившись к берегу, они нашли выброшенный волнами деревянный ящик и за полчаса так наполнили его грибами, что еле дотащили до причала. Рулевой помог им внести ящик в маленькую теплую каюту с лежаками вдоль бортов. У обоих было чувство, будто с ними произошло нечто такое, что обязывает их быть другими, они понимали неуместность шуток, которые еще совсем недавно нравились, фальшь бравады, помогавшей им там, на Острове.
Они стояли на носу катера и молча наблюдали, как розовые в закатном свете волны расходились в стороны и гасли. Ровно и натруженно гудел мотор, уменьшался Материк, сглаживались, становились покатыми его сопки, будто сейчас, вот в эти минуты, над ним проносились тысячелетия. А впереди вырастал Остров, и его берега тоже были розовыми, и розово сверкали окна в домах Поселка, башня маяка. Остров приближался, и его холмы словно поднимались из морских глубин.
А потом они шли по пустынному Поселку мимо черных деревянных изб, накренившихся заборов, мимо жеребят, гревшихся в теплом еще песке. Они несли ящик, взявшись за него с двух сторон, и его тяжесть притягивала их друг к другу.
Молчание было продолжением знакомства, придавало новый смысл тем легковесным шуткам, которыми они обменялись утром. И Званцев, и Анна понимали, что этот день не забудется, не затеряется в толпе других дней и будет сверкать освещенной вершиной, когда другие дни уже исчезнут в вечерних сумерках возраста.