* * *
— Ой, какие вы сонные! — закричал Вовушка, увидев выходящих на террасу Шихина, Ошеверова, Валю. — Ой, сколько же вас! И еще, наверное, кто-то в доме остался?
— Ой, как у вас красиво! — восклицал он через час, обходя сад и касаясь руками стволов деревьев, земли, листьев. — Какие вы все-таки, всех перехитрили!
— Ой, какая вкусная картошка! — восхищался он, когда все, наконец, сели завтракать. — Нигде такой картошки не ел...
— С Кубы самолетом доставили, — пояснил Шихин. — В Россию. Картошку. Из Западного полушария. Через весь земной шар. Понял? Потому и вкусная. Попробовал бы ты сказать, что она невкусная. Каждая картофелина не меньше рубля тянет.
— Да ну тебя! — засмущался Вовушка от столь неожиданного поворота шихинской мысли. — Скажешь еще... Значит, и на Кубе о нас заботятся, беспокоятся, чтоб нам было чего поесть... Значит, хорошие люди там живут. Друзья.
— Ага, — кивнул Шихин. — Скоро уголь с Луны будем доставлять. А с Марса щебень для дорог.
— Какие-то вы все недовольные! Посмотрите, вон белки прыгают, Шаман на солнышке лежит, весь прямо горит и сияет, вон цветы какие красивые... Интересно, как они называются?
— Флоксы.
— Очень красивые цветы, — Вовушка явно стремился сделать беседу приятной. — Мне нравятся. А тебе, Илья?
— Портфель у тебя какой-то несуразный... Он не беременный? — Ошеверов не пожелал присоединиться к Вовушкиным усилиям. — Что у тебя там?
— Документы, — охотно ответил Вовушка. — В карманы не поместились, вот я и сложил их в портфель. А что, не нужно было? — он явно переигрывал Ошеверова. Ты, дескать, попрекнул меня портфелем, ты очень умный и насмешливый? Очень хорошо. Тогда я буду совсем дураком, чтоб тебе приятней было, чтоб ты еще большее превосходство испытал. — Можно было, конечно, в авоську все сложить, но, понимаешь, во время дождя документы мокнут, теряют достоверность и убедительность, — рассудительно продолжал Вовушка. — Но самое главное — когда едешь в метро или в электричке, попутчики могут запросто читать документы, а этого мне бы не хотелось. Понимаешь, Илья, сквозь портфель ничего не видно, а вот сквозь авоську прочитываются подписи, просматриваются печати и, таким образом, легко догадаться о содержании...
— Важные документы? — спросил Ошеверов, чтобы хоть на секунду прервать безостановочный поток слов.
— Очень, — кивнул Вовушка. — Компра.
— Это что, организация такая?
— Нет, компра — это компрометирующие сведения. Понимаешь, Илья, хочу снять с занимаемой должности управляющего трестом. Он мне не нравится. Вообще-то он никому не нравится, но воюю с ним я, можно сказать, в одиночку. Трусоват народ у нас, ох, трусоват. То ли повывели смелых, то ли сами перестроились... И я собрал компру. Фотографии, приказы, копии распоряжений, у меня есть даже несколько любовных его записок к личностям женского пола, причем записки весьма требовательные, что можно истолковать как злоупотребление служебным положением.
— Боже, да ты страшный человек! — воскликнул Шихин.
— Как же ты раздобыл эти записки? — спросил Ошеверов. — Ведь они же, насколько я понимаю, сугубо личного пользования?
— Я отправился к этим дамам... Конфет взял в красивых коробочках, вина, приоделся, галстук надел, шею помыл... Так и так, говорю, решено музей создать в честь нашего уважаемого начальника треста... Нет ли у вас каких свидетельств его благотворной деятельности на благо народа... И они дрогнули.
— Врешь! — сказал Ошеверов.
— Конечно, — охотно согласился Вовушка. — А как же иначе? Им врал, вам вру и вот, пожалуйста, — жив.
— Мы тоже живы... — проворчал Ошеверов, но продолжать не стал.
— Не знаю, не знаю... — проворковал Вовушка. — Митя, ты жив?
— Нет. Я убит. Только еще не упал. Поэтому все думают, что я жив.
— И куда ты с ним? — Ошеверов кивнул на раздутый портфель.
— О! У меня много адресов. От и до.
— Надеешься пробиться?
— Разве я живу не в самой демократической стране? Разве я не имею права обратиться к человеку, который покажется мне наиболее подходящим? — Из лукаво-безобидного Вовушки на миг показался человек пробивной и беспредельно уверенный в себе.
— Так-то оно так, — усмехнулся Шихин. Он сидел в подкатанных до колен тренировочных штанах, в распахнутой клетчатой рубашке, болтал босыми ногами, улыбался словам Вовушки, собственным мыслям и во всем вокруг, казалось, видел некую благость. — Так-то оно так, — повторил Шихин, — да только не всегда. Когда дойдет до дела, то самая что ни на есть лучшая демократия...
— Заткнись! — сказал Ошеверов.
— Оказывается обыкновенным трепом...
— Помолчи! — опять оборвал его Ошеверов. — Ты уже достаточно поговорил в свое время. Пора и помолчать. Понял?
— Тебя, Илья, я понял, а вообще-то не желаю ни фига понимать.
— У меня к тебе вопрос, Вовушка, — начал Ошеверов, но тот его перебил.
— Не надо больше вопросов. Ты уже задал их достаточно. Я действую в полном соответствии с конституцией.
— Когда я работал в одной газете, все забываю ее название, мне приходилось заниматься людьми, которые оказались за колючей проволокой именно потому, что слишком уж надеялись на конституцию, — заметил Шихин, щурясь на солнце. — Помнишь Леню Кучеренко?
— Значит, он действовал непоследовательно. Или остановился преждевременно. Или дрогнул. Или недостаточно знает страну, в которой живет. Действуешь ты по конституции или против, все равно борьба остается борьбой.
— А вопрос я тебе все-таки задам, — заговорил Ошеверов. — Зачем тебе вся эта суета? Не проще ли твоего управляющего ахнуть анонимкой по темечку? — Ошеверов под столом наступил Шихину на ногу — дескать, слушай внимательно. Но Вовушка коварный ошеверовский капкан смел мановением руки.
О! — воскликнул он. — Я столько на него анонимок написал, что все они в этом портфеле и не поместились бы!
— Не боялся, что раскроют?
— Боялся, — застеснялся Вовушка. — Еще как боялся. Но все обошлось. И для него, и для меня.
— А он знает, что это ты писал?
— Конечно, знает. Я ему сам сказал. Попробуй, говорю, теперь от моих анонимок очиститься. Очищусь, отвечает. Но и ты, того... Осторожней улицу переходи.
— Неужели и на это мог пойти?
— Нет, если улицу упомянул, значит, на улице я мог чувствовать себя спокойно. У него и без того много чего есть... Миллионер. Бывало, из окна люди выпадали, по пьянке замерзали, на взятке попадались...
— Это как? — не понял Ошеверов.
— Приходит милиция, так, дескать, и так, поступило сообщение, что вы промышляете взятками. Обыск. И на вешалке, в кармане твоего пиджака находят пятьсот рублей. Появляется человек, который вроде бы дал тебе эти деньги... Номера у него переписаны, купюры помечены, ну, и так далее. Технология проста, неотвратима и необратима. А улица — это так... Предупреждение. Как в мафии — поцеловал тебя глава семейства, и с тобой все ясно. А уж какой смертью умрешь... Несущественно. Они сейчас меня по московским гостиницам ищут. — Вовушка улыбнулся. — Пусть. Здесь не скоро найдут. Неделя понадобится, не меньше.