– Ты вот вернулся, авось, попрохладнее станет… Знал, когда вернуться, – с укором произнес собеседник.
– Нет, я знал, когда уехать! – рассмеялся Голдобов. Разговор получался странным. Собеседники не называли друг друга по имени и вообще не произносили имен.
Посторонний, случайно услышавший их беседу, наверняка решил бы, что они просто не знают, как убить время. Но человек опытный сразу бы сообразил, в чем странность разговора – оба говорили так, словно заранее были уверены, что их подслушивают, что кто-то записывает их слова и вертятся, вертятся колесики с магнитной лентой.
– Везучий ты…
– Нет, я просто хитрый. Как с работой? Справляетесь? Поделись, может, радость какая есть, может, неприятность… Глядишь, советом помогу, делом, а? А то и повидались бы… По маленькой пропустим, попаримся, глядишь, жизнь-то и помягчает. Про баб давно не говорили, они уж заскучали небось, бабы-то?
– Неплохо бы… Да никто не зовет.
– Заглядывай завтра после службы, а? Старина? Отложи важные дела – государство уцелеет и без твоего усердия.
– Опоздал ты со своими советами. Государство не уцелеет даже с моим усердием. Похоже, ничто уже наше государство не спасет. Есть такое понятие в авиации – флаттер. Неудержимое разрушение самолета в воздухе. Срабатывает ошибка в конструкции. Вот мы сейчас и попали в этот самый флаттер.
– А я прилетел – даже не заметил, – Голдобов не хотел ввязываться в разговор, в котором употребляется такое опасное слово, как государство. – Так как насчет баньки?
– Договорились. Может, и шефа затащить?
– Чуть попозже… Пусть потерпит маленько.
– А то у него свои проблемы…
– Знаю.
– Он ждал тебя. Письмами его одолевают отовсюду. Посылали эти письма отсюда, теперь они вернулись к нему. Ответы писать надо, объяснения, а тут стреляют на улицах…
– Знаю, – резко повторил Голдобов. – До встречи, старина, – и он положил трубку. И тут же без раздумий набрал еще один номер. Голос его изменился, сделался ленивым, будто говорил человек, довольный всем на свете, лежа на диване и почесывая под мышками. – Привет, дорогой… Рад слышать… Тебя так не хватало в дальних краях… Это единственное, чего мне там не хватало.
– О! Кто приехал! Загорел, небось, похорошел?
– Не без этого… Как тут моя красотка? Говорят, неприятности у нее?
– Плывет твоя красотка. Похоже, крепко запила.
– Слышал. Но ты не обижай ее… Не придавай значения ее маленьким женским слабостям. Ее можно понять, такое случается не с каждым… Кто угодно поплывет.
– Это уж точно!
– А то, говорят, натравил на нее какого-то пса злобного, он ей прохода не дает, все допытывается, домогается, все что-то узнать от нее хочет.
– Да ну, какой там пес… Дворняга!
– Однако, пришлось предпринимать нечто срочное, а? Значит, не такая уж и дворняга?
– Это не его заслуга. Парень слабаком оказался. Ты посмотришь на него и сам успокоишься. Он ведь и с тобой повидаться хочет.
– А это зачем? – нахмурился Голдобов.
– Положено. Тут я не могу ему помешать. Не переживай, все обойдется. И потом, мы тоже не дремлем. Кое-что сделано. Я же знаю, что у него есть… Пустая папка.
– Ну, смотри… Он на тебе висит.
– Да я только что с него стружку снимал!
– А я что? Я – ничего. Как у тебя завтра? Повидаться бы, а? Посидим, попаримся, про баб поговорим… Давно про баб не говорили.
– А что, пора?
– Давно пора, – серьезно ответил Голдобов, а знающий человек, услышав их разговор, мог бы догадаться, что за предложением поговорить про баб может стоять что-то другое, более важное. – До завтра, старина.
Положив трубку, Голдобов вынул из чемоданчика небольшой блокнотик и записал: «20 августа 15 часов 30 минут. Разговор с Коловым и Анцыферовым. Пригласил в баньку поговорить про бабки». Спрятав блокнот в чемоданчик и сдвинув цифровой набор, он налил себе водки, уже успевшей нагреться, медленно выпил и методично доел все, что еще оставалось на подносе. Потом откинулся в кресле, заложив руки за голову, и произнес с тяжелым вздохом:
– Вот ты и приехал, Илья…
* * *
Добираясь в автоинспекцию, Пафнутьев вымок насквозь. Но это его не слишком огорчило. Свежие струи дождя после изнурительной жары были приятны и он не стремился спрятаться от них. Шагая под дождем, он поднимал вверх голову, подставляя лицо под удары капель. Волосы его намокли, прилипли ко лбу, но его узнали, дали полотенце вытереть лицо.
– Ребята, – начал Пафнутьев, – вопрос на засыпку… Кому принадлежит зеленый мерседес, который совершенно безнаказанно разъезжает по городу под номером 54-78?
– Хозяин… Александр Владимирович Заварзин, – ответил лысоватый и добродушный лейтенант, покопавшись несколько минут в своих папках. – Адрес нужен?
– Конечно!
– Записывай!.. Вокзальная семнадцать, квартира шестьдесят пять. Председатель кооператива «Автолюбитель». Ничего кооператив, пока не жалуются, – улыбнулся гаишник. – Но и у него, и у нас все впереди.
– Думаешь, пожалуются? – недоверчиво спросил Пафнутьев. – А на что именно?
– Могу спорить… Начнут халтурить, деньгу зашибать, попадутся на скупке ворованных запчастей, потом похищенную машину постараются разобрать… Ну, и так далее. Все это уже было, – он усмехнулся виновато, будто от него зависело, как скоро попадутся кооператоры.
– А где этот кооператив расположился?
– Скажу… Если по южному шоссе выехать из города, то примерно через семь километров с правой стороны увидишь железные ворота из арматурной проволоки, знаешь, рубчатая такая проволока… Над ними надпись «Автолюбитель». Тоже из проволоки, только выкрашена какой-то краской, чуть ли не красной, не помню. Чтобы не проскочить мимо, запомни – слева корпуса недостроенного завода. Там собирались кирпичи выпускать, но что-то помешало нашим строителям. Теперь в цехах деревья растут, кустарники, бездомные юноши и девушки занимаются любовью. Поэтому корпуса завода имеют подпольную кличку «бардак».
– А мерседес зеленого цвета… – начал было Пафнутьев, но лысый лейтенант его перебил.
– В прошлом году Заварзин пригнал его из Германии. Утверждает, что купил за пятьсот марок. Хотя я отлично знаю, что отдал он за него не менее пяти тысяч. Или около того.
– Это… слухи?
– Какие слухи, Павел Николаевич! Все, кто перегоняет оттуда машины, указывают одну и ту же стоимость – пятьсот марок. Как думаешь, почему? А потому, что за границу разрешено вывозить именно пятьсот марок. На самом деле они еще здесь прикупают валюту и едут гораздо увереннее в себе. Машина в таком состоянии – семь лет возраста и сто тысяч пробега по их дорогам стоит примерно пять тысяч. А пятьсот марок – это для дураков. Там продавец вписывает в купчую ту сумму, которую назовешь. Попросишь, чтоб он вписал стоимость десять марок, впишет десять.