— И эта... Дурнушка сейчас здесь? — спросил Худолей, мучительно пытаясь вспомнить, где он слышал этот роскошный голос — каждое слово невидимый собеседник не просто выговаривал, а как бы преподносил на блюде.
— Я вас заинтересовал? — Теперь в голосе появилась улыбка, не ухмылка, нет, уважительная улыбка человека, который действительно предлагает товар высшего качества.
— Да, — честно признался Худолей.
— Прошу. — Мужчина вышел из тени, и Худолей, всмотревшись в него, сразу понял — никогда он этого человека не встречал, водку с ним не пил.
— Знаете, — промямлил Худолей, — позвольте мне немного поколебаться... Я посижу в машине.
— Колебания разжигают желания, — тонко улыбнулся человек и снова ушел в тень.
Вернувшись к машине и втиснувшись в темный угол заднего сиденья, Худолей попытался разобраться в своих впечатлениях. Что-то говорил Халандовский, ему отвечал Пафнутьев, даже Андрей разговорился, но Худолей их не слышал. Он не мог избавиться от ощущения, что слышал этот голос, причем в очень важном для себя положении, что-то решалось, что-то было на кону. В голосе незнакомца была не только приятная бархатистость, в нем была почти неуловимая сладковатость, приторность, которые если и не разрушали значительность всего облика, то ставили под сомнение его идеальность. Да, именно сомнения будоражили душу Худолея, а вовсе не гарантированные обещания ночи, полной сладких безумств с дурнушкой, которая к утру окажется принцессой. Или наоборот.
И еще одно озадачило Худолея: ведь этот человек с самого начала видел его на свету, разговаривал с ним и тоже не узнал, не спохватился, не смутился... Значит, он тоже не вспомнил меня, — маялся в своем углу Худолей.
Потом он как бы очнулся от наступившей в машине тишины. Уже никто не шутил, не произносил двусмысленных шуточек, все молчали. А Пафнутьев, приникнув к лобовому стеклу, внимательно всматривался в женщин, стоявших перед ними в свете фар. Иногда из темноты входили какие-то люди, подходили к той или иной и уводили в машину. Машина тут же отъезжала. Торжище, видимо, подходило к концу, машин становилось все меньше, их плотный ряд заметно поредел, и женщины уже не стояли столь плотной шеренгой, как полчаса назад.
— Андрей, давай подъедем чуть поближе, а то мы вроде стесняемся, последними стоим.
Андрей включил мотор и подъехал так близко, что «Волга» оказалась ближе всех машин, метрах в пяти от женщин.
— Что, Паша, — спросил Халандовский, — дрогнула все-таки душа? Засосало под ложечкой?
— Ага, — кивнул Пафнутьев. — Еще как засосало.
— Тогда вперед!
— Значит, так, ребята, — проговорил Пафнутьев негромко, — Я, пожалуй, решусь... Есть тут одна раскрасавица, которая сразу мне приглянулась, но врожденная робость не позволяла вот так сразу идти на абордаж.
— Есть силы, которые преодолевают робость, да, Паша? — спросил Халандовский.
— Есть, Аркаша, оказывается, есть такие силы, они, похоже, пробудились во мне и клокочут со страшной силой. Вы тут потеснитесь немного, я же не один вернусь.
— Знаешь, Паша, — сказал Худолей, — я тоже выйду. Останусь здесь.
— Тоже силы пробудились? — поинтересовался Андрей.
— Да, Андрюша. Клокочут. И рвутся наружу.
— Надо выпускать.
Когда выходил из машины Пафнутьев, одновременно с ним, чтобы не привлекать внимания, вышел и Худолей.
— Куда?! — успел крикнуть ему вслед Халандовский.
— Надо, — Худолей успокаивающе махнул рукой. — Меня не ждите. Позвоню.
Если Пафнутьев направился к залитым светом женщинам, то Худолей нырнул в темноту и тут же растворился среди машин, полувытоптанного кустарника, мусорных ящиков.
Неторопливо и обстоятельно, походкой, которая выдавала человека, принявшего решение, Пафнутьев подошел к одной из женщин, улыбнулся, развел руки в стороны: дескать, простите великодушно, но нет сил совладать с собой. Женщина тоже улыбнулась, тоже развела руки в стороны, но ее жесты были скромнее пафнутьевских, да и в поведении чувствовалась зависимость, подневольность. Она как бы не была свободна в своем решении. Из машины было видно, как женщина, что-то сказав Пафнутьеву, беспомощно оглянулась по сторонам.
И тут же из темноты появился спортивного вида поджарый человек, который недавно разговаривал с Худолеем.
— Познакомились? — спросил он, подходя.
— И даже более того, — улыбнулся Пафнутьев. — Вступили в сговор. Как видите.
— Надеюсь, не преступный сговор? — поддержал шутку обладатель роскошного голоса.
— Именно преступный! — Пафнутьев сделал страшные глаза. — Но мы не намерены от него отказываться!
— Это прекрасно! В таком случае отойдем в сторонку, — и он галантно взял Пафнутьева под локоток и вывел из светлой полосы. — Аванс составляет тысячу рублей. Готов эту сумму принять немедленно.
— Нет проблем, — Пафнутьев вынул из кармана деньги, повернувшись к свету, отсчитал и протянул их парню.
— Остальные вручите вашей избраннице, когда будете прощаться, — сказал парень, пряча деньги в карман.
— А сколько остальных?
— Два аванса.
— Крутовато!
— Зато мы гарантируем здоровье, обхождение, воспитание и даже усердие, если позволите мне употребить это слово.
— Усердие — это хорошо, — кивнул Пафнутьев и, взяв женщину под руку, повел к машине. Он открыл заднюю дверцу, пропустил свою избранницу вперед, втиснулся вслед за ней и захлопнул дверцу.
— Вас трое?! — ужаснулась женщина.
— Нет, я один, — успокоил ее Пафнутьев. — Остальные — это так, попутчики, — сказал он с некоторым пренебрежением. — Болельщики. Они не представляют для нас с вами никакого интереса.
— А ты, Паша, не говори так, не говори! — зачастил Халандовский. — Мы с Андреем еще ничего ребята, совсем ничего! Да, Андрей?
— Мы — обалденные!
— Если так, то знакомьтесь, — сказал Пафнутьев. — Эту девушку зовут Оля. Сегодня днем она угощала меня чаем, когда я навещал нашу подружку Пахомову. А тут вдруг такая неожиданная встреча вечером, под весенним дождем... Чего в жизни не бывает, ребята, чего только не бывает, — сказал Пафнутьев с тяжким вздохом. — Поехали, Андрюша, нам здесь больше делать нечего. Худолей не вернулся?
— Растворился в темноте, — сказал Халандовский. — Сказал, чтоб не ждали. Обещал звонить.
— Если обещал, позвонит, — рассудительно заметил Пафнутьев. — Он такой... Всегда держит слово. Хотя некоторые в нем сомневаются. Я имею в виду Шаланду. Шаланда ревнует. Его раздражает способность Худолея предсказывать появление трупов на городских улицах. — Пафнутьев продолжал бормотать, а Андрей тем временем выехал на проспект, но едва хотел втиснуться в общий поток, Пафнутьев его остановил: — Стоп, Андрюша! Задний ход. Забыл одну вещь... Вернемся на минуту во двор.