— Скорее всего, тот тип, который уехал на желтых «жигулях», — ответил Андрей. — Вот этой штуковиной. — Он протянул Шаланде вилы.
Шаланда коснулся рукой штырей и увидел на своих пальцах кровь.
— О Боже, — снова прошептал он, пытаясь вытереть кровь о скользкую клеенку, которой был покрыт кухонный стол. — Доигрался, подонок!
— Это вы о ком? — улыбнулся Андрей.
Шаланда не ответил, сочтя, видимо, вопрос насмешкой. В комнате появились люди в милицейской форме, все они подходили к погребу, смотрели вниз и замолкали. Через некоторое время на кухне было уже человек пять и все они молча ждали указаний.
— Видели? — спросил Шаланда, яростно вращая большими черными глазами. — Видели? — Он показал пальцем в погреб. — Кто не видел, смотрите! Вот чем заканчивается красивая жизнь, хорошие отношения с бандюгами, новые машины и любовницы, ночные рестораны и трехэтажные дома! Вот чем все заканчивается! Теперь любовницы будут рожать детей, родственники будут судиться из-за дома, а мы будем собирать деньги на похороны, потому что этого ублюдка никто хоронить не захочет! Вопросы есть?
— Есть, — негромко сказал парнишка, единственный, кто осмелился произнести хоть это коротенькое словечко.
— Ну?! — свирепо повернулся к нему Шаланда всем своим крупным телом. — Ну?! — повторил он.
— Что с ним делать? — спросил парнишка тем же тихим голосом. — Он же ведь живой еще...
— Он уже труп! — отрезал Шаланда.
— Надо бы его вытащить...
— А чего ждете? — Шаланда, кажется, начал выходить из оцепенения. — Конечно, вытащить. И срочно в реанимацию! В травматологию! В хирургию! К Овсову, мать вашу за ногу! Сейчас же связывайтесь с Овсовым — пусть готовится! Этот подонок у меня еще заговорит! Он мне еще много чего рассказать должен! И расскажет!
— Если выживет, — сказал молоденький милиционер. — А что, у него в самом деле трехэтажный дом? — спросил он, глядя Шаланде в глаза.
Несмотря на всю невинность, в этом вопросе было гораздо больше смысла, чем это могло показаться постороннему человеку. Простодушный Шаланда как-то не удержался и в расслабленном состоянии духа похвастался в управлении, что, дескать, на хороших шашлыках ему довелось побывать в прошедшее воскресенье. И сказал, кто организовал шашлыки, кто позаботился, кто проявил щедрость и гостеприимство. Да, да, да, это был капитан Вобликов.
Шаланда посмотрел на милиционера, но так ничего ему и не ответил, отвернулся, шевельнул желваками и положил на стол два тяжелых, мясистых кулака, побелевших от напряжения.
— Пафнутьев просил связаться с ним, — напомнил Андрей.
— Что там у него опять?
— Сказал, что есть новости...
— Подождет со своими новостями! — Шаланда небрежно махнул рукой, но полез все-таки в карман за телефоном. Не желая видеть, как вынимают из погреба не то полуживого, не то полумертвого Вобликова, он вышел на крыльцо и набрал номер Пафнутьева. Заметив, что Андрей вышел вслед за ним, Шаланда прошел в сад, под яблони, опустился на узкую деревянную скамейку, поднес трубку к уху. — Это я, Паша, — произнес он с тяжелым вздохом. — Что там у тебя? Андрей говорит, что ты опять что-то приготовил?
Слушая, Шаланда устало кивал головой, и лицо его успокаивалось, из него исчезала служебная свирепость, разглаживались морщинки между бровями, опускались округлые плечи.
— Все хорошо, Паша, все хорошо, — сказал он негромко. — Засекли мои ребята этот «жигуленок». — Засекли. Не уйдет. Его уже с вертолета ведут... А этого к Овсову повезем... Если довезем. Передам, Паша, поклонюсь... Пока.
* * *
Когда-то у Пафнутьева, в более молодые еще годы, был сосед, который страшно любил играть в шахматы. Причем у Пафнутьева он, как правило, выигрывал, посильнее играл. А может, просто был более натасканным, так тоже бывает. А Пафнутьев играл редко, без азарта, и каждый ход, который для соседа был очевидным и простым, давался ему с трудом, в муках и терзаниях. Когда положение на доске становилось для Пафнутьева совершенно безнадежным и зловещая тень мата витала над его королем, когда Пафнутьев отодвигал доску и сдавался, сосед торжествуя, восклицал:
— Нет, Паша! Так не пойдет! Ты играй! Может быть, я для этих вот минут и страдал целый час! Играй, Паша!
И Пафнутьев обреченно двигал фигуры, которые исчезали одна за другой, мыкался со своим королем из одного матового угла в другой, а сосед смеялся счастливо, иногда задумывался, сдвинув бровки, похваливал Пафнутьева за неожиданность решения, за сильный ход, который, конечно же, в конце концов приводил к мату.
Так вот сейчас Пафнутьев неожиданно для самого себя оказался в положении давнего своего соседа — ощущение близкой победы охватило все его существо. Из подвала выволакивали полумертвого Вобликова, причем выволакивали свои же сослуживцы, товарищи, которых он предавал каждый день, подставляя под пули бандитов. Если Овсову удастся вернуть его к непутевой жизни, назовет он своих приятелей, никуда не денется. Со сквозными дырками в животе не сможет он сопротивляться и молчать, даже рад будет поделиться всем, что знает. С этим Пафнутьев уже сталкивался — люди подобного толка сами стремятся выговориться, освободиться от тайны, носить которую у них уже нет сил.
А в это самое время шаландинский вертолет завис над удирающим Гостюхиным — похвастался Шаланда, доложив, что преследует противника превосходящими силами и по земле, и по воздуху.
— Дай Бог тебе удачи, Жора, — пробормотал Пафнутьев великодушно, хотя не был уверен в скорой победе Шаланды — афганцы иногда показывали такие чудеса изобретательности, такую живучесть и неуязвимость, что оставалось только руками развести.
Теперь Сысцов...
Робко, осторожно, его можно понять, но он дал наводку — Илья Ильич Огородников, который якобы представлял чьи-то там интересы. Не было у Пафнутьева никаких доказательств, что Огородников как-то замешан во всех этих событиях, как-то в них участвует, кроме одного, даже не доказательства, намека, слабого, но постоянно напоминающего о себе намека — уничтожение зеленого джипа вместе со всеми его пассажирами. Тот же безрассудный беспредел, что и в квартире Суровцевых, — если убивать, то всех, до последнего человека. А Огородников в разговоре с Сысцовым упоминал историю с джипом в качестве своего козыря.
И еще — запомнили перепуганные насмерть свидетели невысокого паренька с длинными волосами, в темной одежде. И при расстреле джипа, и при расстреле Суровцевых свидетелям запомнился этот длинноволосый. Кстати, такой же чернявенький приносил гостинец Сысцову, передал секретарше баночку с человеческим глазом. Теперь его знает весь город, а если ему удастся уйти, то будет знать и вся страна. «Страна должна знать своих героев», — усмехнулся Пафнутьев неожиданно пришедшей мысли и потянулся к телефону.
С ним так уже бывало — он протягивал руку к телефону, брал трубку и... За те недолгие секунды, пока трубка приближалась к уху, он забывал, куда собрался звонить.