Когда Яша, как человек вдумчивый по природе, но с пылким национальным воображением и начальным химическим образованием, полученным в пищевом институте, представил себе армию этих специалистов, денно и нощно создающих на основе фенотиазина и бутирофенона все эти средства для резкого повышения температуры тела и кровяного давления, токсического воспаления печени, лихорадки, напряжения и судорог мышц, слабости, спазмов мозговых сосудов, потери координации движений и пр. и пр., – ему стало страшнее, чем в «наблюдательной». Там хотя бы была надежда на то, что рано или поздно врачи выяснят свою трагическую ошибку, извинятся и выпустят Яшу на волю. Но когда он понял, что попал в систему, когда своими глазами увидел целую палату совершенно здоровых людей, которым сами Морозов и Лунц – эти светила психиатрии – поставили диагноз «вялотекущая шизофрения» только потому, что один из них пытался бежать из СССР, а второй, наоборот, прорвался в СССР, а третий и четвертый читали Солженицына, а пятый и шестой в своем собственном пролетарском государстве хотели создать свой пролетарский профсоюз… Боже мой, но ведь тогда все, что угодно, можно назвать шизофренией, даже и обрезание! И – все, и – крышка, конец, отсюда нет выхода!..
Но – за что? И почему именно его? Разве мало в стране обрезанных? Или был какой-нибудь указ, что обрезание наносит урон советской власти? Неужели он пропустил этот указ?
Яша метался по ночам в койке, мысли скакали с одного на другое. Господи, каким нужно быть отпетым мерзавцем, чтобы создать сульфазин – раствор очищенной серы в персиковом масле, который при внутримышечном введении вызывает резкий скачок температуры и тяжелую лихорадку! И ведь создают, работают, изобретают, получают за это зарплаты и премиальные, а потом идут домой, к любимым женам, детям, к своим родителям и любовницам… «Папочка, как твои дела? Что ты сегодня делал?» – «Сегодня, доченька, у меня очень удачный день. Я получил мелипрамин – чистый гидрохлорид иминодибензола! Он так повышает глазное давление, что у врагов советской власти глаза будут вываливаться из орбит!»
И – вываливаются!
Но если такие специалисты правят бал, если у них вся власть, то… Барух Ата Адонай! Какому Богу молиться? Кто спасет? Даже Гитлер не додумался сажать своих врагов в психушки! Устраивал процессы над коммунистами, сажал их в тюрьмы, а евреев и цыган сжигал в печах, но ведь это же старо, как чистое варварство и инквизиция! Психушки для инакомыслящих – вот прогресс! Никаких следственных процедур, судов, приговоров, сроков, обжалований, амнистий! Профессор Лунц, доктор Линдау или любой другой психиатр могут – по анонимке соседа, которому приглянулась ваша жилплощадь, по доносу ревнивого мужа или по указанию КГБ – поставить тебе диагноз «вялотекущая шизофрения», «параноидный синдром», «психопатоподобный распад личности» или просто «снижение интеллекта» – и все, кранты, и ты в этой психушке навсегда, и выход, как говорят «политики», отсюда только один: раскаявшихся могут квалифицировать выздоровевшими и отдать под суд за совершенные (в безумном состоянии!) антисоветские действия. А суд, естественно, отправляет вас в лагерь по статье 58 прим, 70 или 190…
Конечно, «политики», как люди принципиальные, не желали ни в чем раскаиваться, хотя отсюда, из психушки, лагерь кажется чуть ли не санаторием – там никого не колют аминазином, там сосед-уголовник не носит халат санитара и, следовательно, ты можешь постоять за себя, там зеки работают на свежем сибирском воздухе лесоповалов и знают, сколько дней или лет осталось до освобождения. Рай!
У Яши не было амбиций и принципов этих «политиков», но в чем ему раскаиваться, в чем признаваться и за что идти в лагерь? Разве он занимался пропагандой обрезаний, бегая со своим обрезанием по улицам? Разве он расклеивал листовки с призывом «Долой крайнюю плоть!»? Разве он вышел с этим обрезанием, не дай Бог, на Красную площадь, как тот татарин, который облил там себя бензином и поджег? Разве он обрезался в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию? Или он навязывал обрезание своим русским корешам в радиомастерской? А что, если Лунц и Линдау сами обрезаны?..
Так за что ему идти в лагерь?
Терзаясь этими раздумьями, Яша ворочался в своей койке у параши, пытаясь согреться под тонким суконным больничным одеялом. По вечерам, когда Морозов, Лунц, Печерина, Тальце, Табанова, Линдау и другое начальство отбывали по домам, котельная, то ли ради победы в соревновании по экономии мазута среди психбольниц, то ли с целью продажи этого мазута налево, резко снижала температуру батарей отопления, заставляя пациентов больницы мерзнуть, а обслуживающий персонал согреваться медицинским спиртом и интимными отношениями друг с другом.
Не приняв никакого решения и свернувшись клубочком, Яша уже собрался уснуть, когда дверь в палату открылась, вошли два санитара и, не сказав ни слова, грубо, за ворот, подняли его и повели к двери.
– Куда? В чем дело?
– Иди, сука! Не спрашивай!
Коридор с охранниками, лестница, еще один коридор с охранниками, дверь в палату. Неужели опять к психам?
– На, жри!
– Что это?
– Таблетки. Доктор прописал. Ну!
– Как прописал? Меня еще никто не смотрел!
– А чё на тебя смотреть, бля! Жид – он и есть жид! Жри, говорю, пока силой не запихали!
– Да что за таблетки? Как называются?
– Сыворотка правды. Чтоб не физдел! Глотай, сука!
Яша, давясь, проглотил шесть таблеток.
– Открой рот!
Яша открыл.
Убедившись, что он не спрятал эти таблетки за щеку, а действительно проглотил, санитары открыли дверь и втолкнули его в полутемную палату. Слыша, как дверь за его спиной запирается наружным засовом, Яша присмотрелся – в узкой палате было всего лишь две койки, одна пустая, а на второй лежал длинный мосластый парень примерно Яшиных лет, но с залысиной, лошадиным лицом и тяжелым взглядом. «Буйный? Тихий? Будет бить или насиловать?» – лихорадочно думал Яша, сжавшись в темноте на своей новой койке и держа наготове кулаки и колени. Зачем санитары дали ему эти таблетки? Целых шесть! Что эти таблетки сделают с ним? Поднимут температуру? Ударят по сосудам? Отключат координацию, чтобы он не смог сопротивляться нападению этого дебила?
29
– И будет, когда выведет тебя Господь в землю Хананеев и Хиттеев и Емореев и Хиввеев и Иевусеев, которую Он клялся отцам твоим дать тебе, – землю, текущую молоком и медом, то совершай служение в сем месяце: семь дней ешь опресноки, а в день седьмой праздник Господу. И скажи сыну своему в тот день так: это ради того, что сделал со мною Господь при выходе моем из Египта… Этот праздник называется Песах…
Вадинька! Не знаю, поймает ли тебя это письмо в Вене, но все равно пишу. Мысленно я написала тебе много подробных писем, но изложить их на бумаге невозможно, к тому же плата за письма – от веса.
Вчера получила твое письмо и сегодня впервые почувствовала себя в своем обычном рабочем состоянии, т. е. встала в пять утра. А то спала до семи – плюс отсыпалась. Села писать тебе, перенесла с Асиного стола настольную лампу на свой стол и тут же получила первый урок израильского быта – лампа перегорела и разлетелась вдребезги у моего носа. Пришлось ждать рассвета. Сейчас шесть утра, можно свободно писать и следовать пунктам твоего письма.