1. НЕ ЧИТАЙ ГАЗЕТЫ! Я тоже не читаю. Во-первых, единственную русскую газету «Наша страна» достать трудно, да и покупать дорого. Поэтому ее тут читают, передавая из рук в руки. Во-вторых, я нервничаю, читая в газете, что и как тут плохо. Вероятно, и в Союзе кого-то убивали, насиловали, надували и грабили каждый день. Но там об этом не писали в газетах, а здесь это на самых первых страницах.
2. Мы с Асей по быту находимся на уровне санатория или вашего киношного Дома творчества в Болшево. Поэтому всякое беспокойство о нас выкинь из головы! В богатом районе Тель-Авива, на богатой улице, среди дорогих магазинов и зелени стоит семиэтажное строение вроде гостиницы. У нас номер на пятом этаже: комната, в комнате две лежанки (о счастье – с жесткими поролоновыми матрацами, как у меня в Москве!), два рабочих стола (то есть у Аси тоже счастье – свой письменный стол!), холодильник, три стула, четыре книжных полки и отопительная батарея – пока холодная. У комнаты есть эдакий аппендикс – кухонька со шкафами, полками и газовой плитой; в прихожей стенные шкафы и рядом – туалет с умывальником, зеркалом и душем, все в кафеле. Еще у нас есть балкон, а на окне – жалюзи. Мы сделали в комнате перестановку, создали уют. Из одной книжной полки соорудили классную доску, и Ася пишет на ней мелом новый алфавит, играя опять в школу со мной или с воображаемыми подругами. (Помнишь, мы перестали ее водить в школу на Алтуфьевском шоссе, когда учительница там назвала ее жидовкой, и она до самого отъезда играла в школу дома. Здесь она в школу пойдет со дня на день, и эта школа рядом, мы ее видим из нашего окна и даже слышим звонки на переменки…)
На первом этаже у нас столовая – там самые дешевые обеды по сравнению с другими ульпанами: семнадцать лир обед, и его можно брать с собой в комнату. Мы берем один обед (повариха льет в кастрюльку больше, если брать домой), и нам хватает на двоих… – на два дня! Остальное прикупаем в магазинах – фрукты, овощи, молочные продукты и сладости. Но часто обедаем внизу, потому что Асе нравится там кушать…
Получили первое пособие – 2230 лир на месяц и 550 лир на Асину школьную форму. Потом начну ходить по разным обществам, просить деньги – все ходят, и всем дают по-разному. Вчера поехали первый раз на рынок, там все дешевле, чем в магазинах. Купили Асе портфель (100 лир), пенал (23 лиры), джинсы USA (80 лир), а также брюки и голубую блузку – это тут школьная форма. Цены, конечно, ой-ой! Сумка для меня – 100 лир, и это хозяин магазина меня еще пожалел, я же «олим» – новая…
3. О Вене и Риме. Я еще в Москве боялась попасть в эту венско-римскую мясорубку и обречь Асю на такую эвакуацию, какую мы с тобой прошли в 1942-м. И оказалась права, выбрав, слава Богу, наименьшие трудности. Я с ужасом представляю Асю со скрипкой в этом бардаке. А здесь мы имели урок с ассистентом Андриевского уже через шесть дней после урока на Мерзляковке в школе при Москонсерватории. Хотя все вокруг говорят, что я попала в одно из немногих приличных мест, что и здесь я могла принять много мук, попади мы, например, в зону заселения сельских районов, где людей селят в вагончиках и черт-те как… Но мы тут как на курорте, если не считать, конечно, что вчера в Сирию прибыли кубинские войска – как ты думаешь, зачем?
4. Твоя жизнь меня беспокоит по двум направлениям. Первое, чтобы ты не полез за своим «материалом» на самое дно, в какую-нибудь итальянскую мафию, о которой здесь пишут в газетах. И второе, чтобы ты не подцепил какую-нибудь неприличную болезнь…
30
– Кто ваш сосед по палате?
– Не знаю. Какой-то псих…
– Что он делает?
– Несет какую-то чушь.
– Какую?
– Ну, всякую.
– Например?
– Ну, про свое обрезание, про то, что никогда не был против советской власти…
– А про себя он рассказывает?
– Да он все рассказывает. Идиот же! Недержание речи!
– А что он рассказывает? Вы можете пересказать? Как его звать?
– Яша Пильщик. Яврей. Институт бросил, работал в радиомастерской на Хорошевском шоссе. Сделал себе обрезание, чтобы уехать в Америку, а его взяли.
– Еще что?
– Да все! Папа Арончик – инженер на железной дороге, имеет любовниц в Горьком и в Казани, но мама Ривка об этом не знает. У самого Яши тоже две любовницы, одна русская, вторая яврейка, обе хотят его на себе женить. Он мечтал слинять от них в Америку, а залетел в Сербского…
– Очень хорошо… Ваш сон углубляется, все клетки головного мозга погружаются в сон, ничто не возбуждает гипоталамус… Вы спите… Вы спите глубоко и спокойно. И слушаете меня очень внимательно. Сейчас мы приступаем к самому главному в нашей работе. Но сначала вы должны честно ответить мне на один вопрос. Любите ли вы свою родину?
– Конечно…
– Нет, это общий стандартный ответ. А я спрашиваю глубже и полней: любите ли вы свою страну всем своим сердцем и всей душой?
– Да, люблю.
– В таком случае я вас поздравляю: у вас есть замечательная возможность доказать родине свою любовь… – Елена в изумлении повернулась к зеркалу на стене, словно сама не веря тому, что она говорит, но в ответ на это в наушнике прозвучал властный приказ Винсента продолжать перевод его слов, и она продолжила: – Родина выбрала вас для очень важной миссии. Очень важной, запомните это! Этот Яков Пильщик, ваш сосед, – хитрый и крайне опасный враг нашей страны. Но разоблачить мы его не можем, это можете сделать только вы. Вы должны внимательно слушать все, что он вам рассказывает о себе, и запоминать до мельчайших подробностей, как будто это произошло с вами! Вы должны расспрашивать этого Яшу о его детстве, юности, о его родителях и родственниках и запоминать так, как будто это ваши родители и родственники…
Елене показалось, что она начинает постигать смысл затеянного Винсентом эксперимента. Господи, да ведь он гений! Гений! Если можно стереть криминальную биографию преступника вместе со всеми эпизодами, которые сформировали его характер, и вместо этого вписать на пленку его памяти совершенно другую биографию, мирную, без криминальных наклонностей, то отпадет нужда в тюрьмах, лагерях, исправительно-трудовых колониях. Людей не нужно будет ссылать в Сибирь, держать в камерах…
«Элен, работай, не отвлекайся!» – прозвучало в наушнике, и она, мысленно послав Винсенту восхищенный поцелуй, вдохновенно продолжила переводить его команды Богулу:
– Чем больше вы вызнаете у этого Яши подробностей о его жизни, тем лучше. Вы запомнили свою задачу?
– Запомнил.
– Замечательно. Когда вы проснетесь, вы почувствуете прилив сил и энергии, у вас будет бодрое, радостное настроение, и вы с гордостью отправитесь в свою палату выполнять это важное и почетное задание Родины. Просыпайтесь…
…В эту ночь она любила Винсента так, как может любить мужчину только влюбленная русская женщина. Тем, кто не познал этого, автор выражает свое сочувствие, а желающих просветиться адресует к романам «Русская дива» и «Новая Россия в постели», где этой теме посвящены целые главы. А в этом документально-историческом повествовании мы не будем скатываться в эротику (которую некоторые критики по незнанию предмета часто путают с порнографией) и скажем только, что Винсент, который, как каждый итальянец, считал себя большим докой по части секса (тем паче что дома, в Италии, он не испытывал недостатка в постельных играх с темпераментными итальянскими студентками, продвинутыми в этом искусстве француженками и чувствительными немками), – этот Винсент, повторяю, был совершенно потрясен. При всем его итальянском самомнении и амбициях всезнающего психиатра, он вдруг обнаружил, что на самом деле знает о любви только одну – техническую – часть этого высокого искусства. И что эта часть отличается от полной и настоящей женской любви точно так же, как плоская фотография – пусть даже самая художественная – отличается от картин Рафаэля, Тициана и Караваджо. Когда Елена, которую он освободил от комплекса советской женщины, вдруг окутала его своим природным вожделением, нежностью, страстью, трепетом и лаской, Винсент впервые в жизни ощутил не только привычный экстаз эрекции и традиционное наслаждение оргазмом, но и совсем другое, качественно другое наслаждение полнотой и глубиной секса по любви. Вы можете передать словами весомость и плотскую силу картин Рембрандта или скульптур Родена? Вы можете передать словами ощущения замирания, страха и восторга при свободном прыжке с парашютом? Даже Антон Павлович Чехов, хваставший, что способен написать рассказ о чем угодно, вплоть до чернильницы, никогда не дерзал описать плотскую и возвышенную, грешную и невинную, бешеную и трепетную любовь русской женщины. И – правильно делал, потому что описать это – невозможно. Но зато можно совершенно точно, с фактами и статистикой в руках, доказать, что любой иностранец, на которого вольно или невольно, с подставы КГБ или по прихоти случая обрушилась любовь русской женщины, уже не может отказаться от этого наркотика и готов ради него абсолютно на все – выдать секреты своей страны, пожертвовать карьерой, западным благополучием и вообще всем, чем угодно. Сколько иностранцев, испытав любовь русской женщины, пытались остаться в России или вывезти этих женщин с собой! И на какие только подвиги и ухищрения они не шли ради этого – даже, рискуя жизнью, перелетали через советскую границу на крошечных самолетах!..