Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал один лишь Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго — как известно, у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастают новые.

Самому же Андрею Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему оттуда не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль этакого «боевого копья». И, как догадывался Андрей, далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера — случайного провала можно было не опасаться. Жизненного опыта Андрею было не занимать. Он умел быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях. Природного артистизма — чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до полномочного представителя президента — тоже. Профессиональные навыки, естественно, были на высоте. Все, причастные к тайной антикоррупционной структуре, проходили занятия по стрельбе, спецвождению, безопасности в Интернете и даже прикладной химии…

Однако навыки навыками, но бывают ситуации, когда ни один даже самый подготовленный боец не может обойтись без помощи других людей. Иными словами — без мелких агентов, которых конспиративная организация использовала «втемную», не посвящая в свои планы и замыслы. Дежурная на гостиничном ресепшене, которая при случае могла предоставить тому же Ларину номер безо всяких документов, оператор полицейской системы видеонаблюдения, согласившаяся безвозмездно сделать копию видеодиска, риелтор, «пробивший» историю той или иной квартиры…

Вот и получалось, что тотальная российская коррупция, приняв вызов Антикора, сумела вычислить лишь самые мелкие звенья его структуры — медсестру Погорелову и автослесаря Горского. Эти люди в свое время действительно помогли Андрею. Так что теперь, после смерти второго, вся тяжесть давления, словно бетонная плита, ложилась на Лидию Федоровну…

Со слов Дугина выходило, что сражаться теперь следовало не столько за медсестру, этакого «маленького человека», попавшего под безжалостный пресс Минюста, а за саму идею справедливости.

И Ларину, как это часто бывало, отводилась в этой борьбе едва ли не главная роль…

* * *

— …так что пока об этом Отделе по борьбе с экстремизмом нам известно немного, — подытожил Павел Игнатьевич, опуская крышку нетбука. — То есть — почти ничего. Но можно предположить, что для силовых акций они используют спецназовцев из Федеральной службы исполнения наказаний. То есть людей, натренированных на подавление бунтов в тюрьмах и зонах. А также на поиски сбежавших уголовников.

— Интересный, однако, выбор, — пожал плечами Ларин. — То есть тех, кто еще сохранил чувство собственного достоинства, приравнивают к сбежавшим уголовникам?!

— К экстремистам, — напомнил «правила игры» Павел Игнатьевич. — Ладно, есть у меня одна мысль. Ты того мужчину в кожаной куртке хорошо запомнил?

— Я его на рынке срисовал. Время было — рассмотрел как следует. А вот второго, который хотел меня у забора на складах завалить, куда хуже. Сами понимаете, убегал, не до того было…

— Фоторобот составить сумеешь?

— Обижаете, Павел Игнатьевич, — хмыкнул Андрей. — Я ведь все-таки бывший оперативник ОБОПа! Столько лет этим занимался!

— Вот и займись этим прямо с завтрашнего утра.

— Сколько у меня времени?

— Как говорится — «время вышло вчера». У меня тут есть выход и к картотеке Минюста, и к некоторым другим базам данных. Прогоним твой фоторобот через компьютерную программу — а вдруг повезет?

— То есть, вычислив этого мужика в кожанке, по сути — мелкую сошку, мы выйдем на тех, кто «экстремизмом» и занимается.

— Вот именно.

Ларин вылил в стакан остатки водки, плеснул морковного сока.

— Допустим, тот тип, от которого я убежал, действительно оперативник из «исполнения наказаний». Публику эту я знаю достаточно хорошо и вот что скажу: накопать на такого опера компромата — дело плевое. Любовницы, коррупция, алкоголизм, даже наркомания. А там и вербовочная ситуация, и все остальное.

— Вот тебе и придется всем этим заниматься, — подытожил Павел Игнатьевич.

Глава 3

Столичный следственный изолятор номер шесть куда более известен как «Текстильщики». Назван он так исключительно из-за близости к одноименной станции метро и к производству пошивочных материалов никакого отношения не имеет. СИЗО «Текстильщики» предназначено исключительно для женщин. Правда, тюрьма эта не считается слишком уж жесткой — учитывая ее местоположение, сюда нередко наведываются международные правозащитники. А потому и бытовые условия тут относительно человеческие, и беспредела со стороны администрации почти не наблюдается.

Камера, куда поместили Лидию Погорелову, выглядела небольшой, но относительно комфортной. Свежепокрашенные стены, высокие потолки, керамическая плитка на полу, чистое белье, два цветных телевизора и даже видеоплеер с подбором дисков — в основном дешевых сериалов. О том, что медсестра попала в тюрьму, ей напоминала лишь решетка на окне да массивная металлическая дверь с традиционной «кормушкой». Стены пестрели картинками: фотографии родных, вырезки из журналов, рекламные постеры, аляповатые иконки…

Единственным неудобством была духота, а еще — накуренность. Арестантки, совершенно не комплексуя, сидели на застеленных нарах в нижнем белье, а то и вовсе без него, и курили напропалую. Вентиляция не работала, и сизый табачный дым расползался по всей камере.

Так что Лидии Федоровне сперва даже показалось, что все не так страшно, как она себе представляла. Никаких тюремных ужасов пока что не наблюдалось. На «первоходку» сперва даже никто особо не обратил внимания. Лишь староста камеры, сухая чернявая ведьмочка с косым шрамом на скуле, кивнула новенькой в сторону нар у двери — мол, теперь это твое место, на другое и не думай претендовать.

Несмотря на более-менее сносные условия, Погорелова чувствовала себя отвратительно. И хотя пятилетнего сына забрала сестра, женщина постоянно спрашивала себя: как он там, как ест, как спит, не болеет ли? А еще тревожило — как примут ее на новом месте, какие тут нравы, чего ждать от первой встречи со следователем…

Знакомства начались на следующее утро. Ни особо опасных рецидивисток, ни матерых убийц в камере не было. Большинство арестанток вообще можно было не бросать за решетку. Молодая студентка педуниверситета сидела из-за конфликта с соседом-участковым — сильно с ним повздорила, когда тот был пьян, а правоохранитель в отместку подбросил в ее машину наркотики, после чего организовал образцово-показательное задержание. Пожилую гастарбайтершу из Таджикистана, почти не понимавшую по-русски, посадили за работу на подпольной хлебопекарне. Еще одна приезжая с Кубани сидела за кражу ящика сливочного масла. Единственной настоящей уголовницей с богатым тюремным стажем оказалась староста камеры, Надя Чуракова по кличке Арлекино, которая начала свой криминальный путь еще в начале девяностых, подвизаясь наводчицей у банды курганских гастролеров. Имея три судимости, на этот раз она попалась банально — на карманной краже, хотя, с ее слов, менты сунули ее в «Текстильщики» в отместку за отказ стать их осведомительницей.