13
Гордеев обедал, когда в кармане ожил телефон. Это был Грязнов-старший, и голос у него был веселый.
— Юра, ты не поверишь. Этот «ягуар» принадлежит сыну заместителя председателя Государственной думы. Фамилию не спрашивай.
— Вот это да!
— Ничего не «да». В указанный промежуток времени он был в угоне. Потом его нашли разбитым и брошенным. В Люберцах. Спустя три недели.
— Чушь какая-то! Угонять такую заметную машину — это же полная глупость. На что рассчитывали угонщики?! Во всей Москве «ягуаров» раз-два и обчелся!
Вячеслав Иванович Грязнов, который когда-то, работая в МУРе, посвятил много времени автомобильным угонщикам и ворам, похмыкал и предложил:
— А ты посмотри на это по-другому.
— Как?
— Я же говорю: по-другому.
Гордеев помолчал, подумал и сказал:
— То есть… кто-то угнал машину… специально… специально, чтобы засветиться при передаче оружия Великанову?
— Вот, — удовлетворенно сказал Грязнов.
14
Великанова снова вызвали к майору Ковалеву.
— Ну что на этот раз? — устало спросил Великанов. — Кто-то сбежал из лагеря — и вы хотите отправить меня в погоню?
— Не буду вас больше обедом кормить, — сообщил Ковалев. — Слишком уж вы распоясались.
Великанов молчал.
— Думаете, ваш столичный адвокат вам поможет? — спросил Ковалев.
— Надеюсь, — сдержанно сказал Великанов.
— Все-таки вы еще слишком зеленый зэк, Сергей Сергеевич, не понимаете самых главных вещей.
— Каких же?
— Ну, например, того, что в тюрьме самая плохая вещь — это надежда. Надежда убивает, потому что в девяносто девяти случаях из ста она ни во что не превращается. Вам надо жить сегодняшним днем. Только так можно выжить и сохранить себя.
— Может, вы и правы, — сказал Великанов.
— Ладно, не дуйтесь. Мне нужен ваш совет. Медицинский. Как быть с простудой?
— Вы простудились? Ну выпейте чего-нибудь.
— Таблетки? Вы же сами их не приветствуете.
— Выпейте спиртное.
— Ну вот! Все доктора говорят, что это неправильно.
— Правильно то, что доставляет вам удовольствие, — сказал Великанов. — И учтите, что своими действиями вы очень мало влияете на ход болезни и очень много — на собственное настроение. Если лечение простуды доставляет вам удовольствие — лечитесь. Если нет — не надо.
— Как это? — оторопел Ковалев.
— Если насморк лечить, он проходит за семь дней. Если не лечить — за десять. Серьезная разница?
— В самом деле? — удивился Ковалев.
— Да.
15
Гордеев пригласил хирурга вместе поужинать, Иванов отказался, сказал, что у него времени в обрез, а денег еще меньше, а платить за себя он не позволит.
— Тогда выпьем минеральной воды, — сказал Гордеев и вспомнил Малышкина. — Или пива.
— С собой принесем? — хмыкнул доктор.
С крыши ресторана «Снобс» был виден храм Христа Спасителя и странноватый Петр Первый на Крымской набережной. А еще огромное количество стен, окон и крыш — непарадный московский пейзаж. Тишина старого дворика в глубине Остоженки делала вечер на крыше очень приятным.
Иванов опаздывал.
Гордеев подумал, что, если забыть о названии (а о нем надо забыть — снобы предпочитают собираться в других местах), ресторан можно использовать для романтических свиданий. Чтобы произвести должное впечатление, приглашающей стороне нужно соблюсти два правила. Во-первых, не трогать стол руками — следы пальцев на стеклянных столешницах выглядят слишком неаппетитно. Во-вторых, не считать деньги — закрыть столбик цен и забыться, хотя это и тяжело.
Но Гордееву было проще, у него было свидание с хирургом, и он наконец пришел.
— Извините, — сказал Иванов, присаживаясь, — сумасшедший сегодня день.
— Бывает. А где же ваша жена?
— Катя не придет, — сразу расставил все точки над «и» хирург, и Гордеев понял, что спорить бесполезно.
— Ладно, — сказал адвокат. — Давайте поговорим вдвоем.
— Давайте, — не слишком дружелюбно сказал Иванов.
— Прежде всего хочу сказать, что Великанов вас не помнит.
— Да?
— Да.
— Позвольте вам не поверить.
— Почему это?
— Потому что мы учились вместе шесть лет. Потому что он не может не помнить, к кому ушла его девушка. Резонно?
— Резонно, если только вы говорите правду.
— Что? — насмешливо переспросил Иванов, и Гордеев услышал в этом голосе сдержанную силу. Это был достойный противник. Впрочем, противник ли? Гордеев невольно вздохнул. Как-то так выходило последнее время, что все свидетельские показания приходилось буквально клещами из всех вытаскивать… Впрочем, ясно было, почему Великанов отказался вспоминать и признавать Иванова — зачем ему на зоне думать о человеке, который живет с женщиной, которую он, Великанов, любил? Он просто закрыл для себя эту тему, вычеркнул этих людей.
Гордеев молчал, и Иванов вдруг сказал:
— Юрий Петрович, извините меня, ради бога!
— За что? — изумился Гордеев.
— За грубость. Я просто от работы все никак не отойду. Два часа назад к нам в ЦКБ привезли очередную важную персону, и, как на грех, я не успел уехать… Пришлось им заниматься. Капризный.
— У вас там недавно Меркулов лежал. — Гордеев тоже был не прочь поговорить на отвлеченную тему.
— А вы с ним знакомы? — обрадовался Иванов. — Очень интеллигентный человек, приятный, правда? Никогда не догадаешься, что большая шишка, не то что этот, сегодняшний.
— А кто сегодня?
— Не выдадите меня?
— Кому? — усмехнулся Гордеев. — Желтой прессе?
— Ладно, скажу. Он тоже из Генпрокуратуры.
— Большая шишка? — удивился Гордеев. — Там же их не осталось. Подождите… Вы шутите?
— Ничуть.
— Генеральный прокурор?!
Иванов чуть заметно кивнул.
— Ну и дела! А с ним что? Тоже аппендицит?
— С желчным пузырем проблемы. Камни жуткие. Запущено все. С такой болезнью он, наверно, всех ненавидел.
Гордеев вспомнил рассказы Турецкого про нового генерального и подумал, что не так уж это далеко от истины.
— Надолго он к вам угодил?
— Пока трудно сказать.
Гордеев вдруг засмеялся.