Но эмоций я не дождался. Очень спокойно Магомадов возразил:
— Если бы ей было нужно, чтобы меня посадили, ей незачем было бы обращаться к вам.
— Но, возможно, ее запугали.
— Это все равно ничего не меняет. Открыла она дверь, потому что ее запугали или потому что она не знала, кто там. В любом случае она впустила их не по своей воле.
Несмотря на его скрытность и немногословность, я все-таки верил ему. А может быть, как раз благодаря этой скрытности и немногословности. Было в нем то, что в романах у того же Дюма-старшего называлось внутренним благородством.
— Дело в том, что если ее и запугали, то, во-первых, она мне ничего об этом почему-то не сказала, а во-вторых, в таком случае у нее можно было бы узнать, кто именно ее запугал.
— Это и так ясно, — устало сказал Магомадов. — Вероятнее всего, это ее муж. Видимо, он как-то связан с Бараевым. А Бараев сейчас большой человек в Москве. Поэтому ему несложно выдвинуть против меня любые обвинения.
— А в действительности что вы делали для Бараева?
— Бараев взял меня в плен. Мне пришлось, так как я знаю английский, переводить… быть его переводчиком во время интервью с иностранными журналистами…
— Ну хорошо, а как вы думаете, где можно достать доказательства вашей невиновности.
Магомадов изобразил нечто похожее на слабую усмешку, видимо не веря в мою способность оправдать его.
— Меня допрашивали в Чернокозове. Там могли остаться протоколы допросов. И какие-то документы, возможно, остались в шариатском суде. Но чтобы их найти, надо, конечно, ехать в Чечню.
— Именно это я и собираюсь сделать как можно быстрее, — сказал я холодно, поднимаясь со стула.
Он действительно этого не ожидал. Он встал и протянул мне руку:
— Спасибо.
На этом наш разговор был закончен. Когда Магомадова выводили из камеры, я понял причину его странной походки — он прихрамывал, хотя очень старался это скрыть. Да, видать натерпелся мужик.
«Эх, — подумал я о предстоящей поездке, — а моего-то героизма ведь даже потомки наверняка не оценят».
Над Москвой уже начинали сгущаться сумерки. Я с мобильного позвонил Елене. Аккумуляторы уже изрядно подсели. Впрочем, в Чечне мне мобильник в любом случае вряд ли понадобится. Что-то я сомневаюсь, чтобы там поддерживался руоминг.
Елена взяла трубку почти сразу.
— Здравствуйте, это Гордеев.
— Гордеев? — Такое впечатление, что она слышит мою фамилию впервые. — Ах да, здравствуйте, Юрий Петрович. Вы что-нибудь уже узнали?
— Немного, — ответил я уклончиво. — Давайте обсудим это при встрече, у меня садятся аккумуляторы. Я собираюсь ехать в Чечню разыскивать доказательства. Естественно, мне нужны деньги.
— Да, конечно. Давайте встретимся у памятника Грибоедову через сорок минут.
— Грибоедову?
— Ну да, на Чистых прудах.
— Хорошо, жду.
Если честно, я никогда не задумывался, кто же это стоит на Чистых прудах. Подойдя к памятнику, я убедился, что это действительно Грибоедов. Стыдно, конечно, но что поделать. Вот если бы меня спросили, где МУР находится или, например, юрконсультация № 10, я бы сразу ответил. Даже разбуженный среди ночи.
У меня было еще минут десять до назначенного времени, и я решил их провести с пользой, чтобы не было потом мучительно больно за потраченные зря секунды. Иными словами — немного подкрепиться. Киосков «Крошки-картошки» поблизости не наблюдалось, поэтому я удовлетворился хот-догом, хотя, если честно, не очень-то их люблю.
Елены все не было. Я набрал номер Турецкого. Абонент, как всегда, находился вне зоны досягаемости. Эх, Александр Борисович, а ведь обещали помочь…
— Не очень давно ждете? — спросила извиняющимся голосом Елена. — Мне прямо перед выходом позвонил муж…
— Ничего страшного, — ответил я. — Вы опоздали-то всего на пять минут.
— Не люблю опаздывать, — с улыбкой призналась Елена. — Даже на пять минут.
— Не очень типично для женщины, — заметил я.
— Что вам удалось узнать?
— Ничего особенного… Пока. Но думаю, что поездка в Чечню все решит.
— Я вам так благодарна! Вот… здесь деньги. — Она протянула конверт.
— Скажите… Магомадов рассказал мне…
— Вы видели Аслана? — перебила меня Елена. — Как он?!
— Вроде ничего, — успокоил ее я. — Так вот, Магомадов сказал мне, что не помнит…
Тут меня прервал звонок мобильного, я извинился и отошел на пару шагов, чтобы поговорить. Это был Турецкий.
— Александр Борисович, откуда вы звоните? Я вам перезвоню из автомата, у меня аккумуляторы вот-вот сядут…
†— Перезвонить не успеешь, у меня всего одна минута, и я опять буду очень занят. Следователя зовут Перелейко, Николай Перелейко. Работает он в прокуратуре…
И тут мой телефон сдох. Видимо, на слово «прокуратура» у него уже успела выработаться аллергия. И вот стою я возле памятника Грибоедову с дохлым телефоном в руке и понимаю, что Елена Марченко за это короткое время успела куда-то деться. Скрыться с места происшествия, как обычно пишут в милицейских сводках.
— Юрий Петрович, — послышалось с другой стороны. Я оглянулся. Елена Марченко уже сидела на скамеечке у памятника. Я подошел. — Извините, тут проезжала машина мужа. Я решила, что лучше будет, если он меня не увидит.
— Знаете, мне кажется, у вас начинается мания преследования, — не очень-то вежливо сказал я.
— Возможно, — со вздохом согласилась Елена. — Вы, кажется, хотели задать какой-то вопрос? — напомнила она.
— Да, спасибо, что напомнили. Когда Магомадов уже был у вас, позвонили во второй раз, вы открыли, и ворвались омоновцы. Так вот, почему вы открыли дверь?
— Я не помню… — задумалась она. — Я ничего не ожидала. А кажется, там просто сказали: «Откройте, ОМОН!» Я же не предполагала, что может начаться. А так как мой муж работает в милиции, я впустила ОМОН без раздумий…
— Понятно, — ответил я. — Ну что ж, спасибо. Больше у меня вопросов нет. Я постараюсь выехать в Грозный как можно скорее.
Мы распрощались.
— Вас подвезти? — обернулся я, сделав только пару шагов в сторону машины. Но Елена Марченко уже исчезла в своей, кажется, обычной манере. Пропала, как и не было.
Да-а, странноватая выходит сказка про Елену Прекрасную.
Елена сидела дома и пыталась чем-нибудь себя занять, чтобы отвлечься от страшных мыслей, не дававших ей покоя: «Неужели все это подстроил Алексей. Что, если он и вправду тот человек, из-за которого взяли Аслана?»
Поговорить открыто с мужем она не решилась, оставалось лишь надеяться на то, что как-то само собой выяснится.