– Не выдумывай.
– Я не выдумываю. Я просто интересуюсь.
– Слушай, Лена, давай оставим эту тему от греха подальше, чтобы снова не разругаться на века.
Лена опустила глаза, принявшись разглядывать дно опустошенного стакана.
– Хорошо, – переменив тон, сказала она. – Давай эту тему оставим. Как у вас в «Интерсвязи»?
– Ты имеешь в виду, что говорят по поводу убийства?
– Ну, хотя бы это.
– Всякое говорят. Одни считают, что Проскурец виновен, другие – нет.
– А ты как считаешь?
– Я? – удивился Михаил. – Ты разве во мне сомневаешься?
– Нет, не сомневаюсь. Но все-таки…
– Я думаю, что у меня язык не отвалится, если еще раз скажу, что считаю Виталия Федоровича чрезвычайно порядочным, честным и совершенно чистым человеком. Этого достаточно?
– Я это и без тебя знаю. Проскурец никогда бы не пошел на такое. И не потому, что он боится неминуемого возмездия. Просто у него не та закалка. Точнее, закалка у него как раз такая, которая не позволяет ему даже думать о подобном.
– Кстати, как он дома себя ведет? Что говорит жене? Ах да, я совсем забыл, они уже два года, как не живут вместе.
– Да, а все дети в кембриджах и оксфордах.
– Да, им не до него.
– Впрочем, если Проскурца посадят, они останутся без гроша, и тогда вся их загранучеба накроется медным тазом. Слушай, Миша, его действительно могут посадить?
– Легко. С такими уликами – раз плюнуть. Сейчас не очень-то церемонятся с нуворишами. Когда некоторых судей в очередной раз прижали за взятки, у них появился большой зуб на всех денежных мешков, которых они теперь не способны развести на чемодан банкнот.
– Неужели раньше и суд покупался?
– Еще как покупался, а главное, продавался.
– Подумать страшно.
– Раньше, чтобы убить кого-то, для начала достаточно было быть богатым, чтобы выйти сухим из воды. Многие новые русские именно таким грязным образом оберегали свои вожделенные капиталы от внешних посягательств. И представь, что многим ничего за это не было. Ничегошеньки.
– Как же это? – растерянно спросила Лена.
– Суд пошумел, пошумел, адвокат привел неоспоримые доказательства их полной невиновности, и все – они на свободе. Никаких тебе громких разоблачений, никаких длительных тюремных заключений. Пресса тоже молчит, потому что туда тоже сделали массивное финансовое вливание. Тишина и покой. Таким образом на свободе многие, хотя их руки в крови по самые локти, если не выше. Некоторые из них купили себе места в Госдуме и получили депутатскую неприкосновенность. Чего тут греха таить – из-за бабок убивали и будут убивать всегда, пока Земля не слетит с катушек.
– Миша, тебе говорит о чем-нибудь фамилия Гордеев?
– Гордеев? – Федотов задумался. – Кто это?
– Адвокат, – ответила Лена.
– Адвокат? Так, дай подумать. Адвокат Гордеев.
– Он сейчас защищает Виталия Федоровича.
– Вот оно как. Нет, про Гордеева я первый раз слышу. Где его контора?
– Сейчас вспомню, – сказала Лена. – Да я тебе лучше его визитку покажу.
Лена принесла карточку и вручила Михаилу, который принялся рассматривать ее со всех сторон.
– Таганская, 34. Я знаю эту контору, – заявил он. – У меня там есть очень хорошие знакомые, толковые парни. Одного зовут Константином Булгариным. А почему именно Гордеев, а не Булгарин?
– А что Булгарин?
– Я тебе скажу, что Булгарин вытаскивал своих клиентов и не из таких безнадежных трясин, в которую сейчас угодил Проскурец.
– Гордеев потому, что Гордеев. Это моя инициатива. Можно сказать – у меня сработал нюх.
– Ну, если нюх, тогда конечно, – сказал Миша, заметно иронизируя. – Они уже встречались?
– Да, вчера днем.
– О чем говорили?
– Я не слышала. Но у них сложились довольно теплые отношения.
– Прямо теплые?
– Говорю тебе это с полной уверенностью.
– Но умение налаживать теплые отношения с клиентом – это не заслуга адвоката. Его задача – защита клиента.
– Не в этом смысле теплые. Мне кажется, Гордеев проникся пониманием. – Лена осеклась. – Черт, не так надо сказать. Понимаешь, это не просто какой-то профессиональный интерес. Это какой-то по-настоящему человеческий интерес. Нет, все равно казенно звучит. Но это именно так, человеческий интерес. Тебе понятно? – Лена произносила последние слова, едва сдерживая слезы, причину которых она не смогла бы объяснить толком.
– Мне все понятно, Лена, ты можешь успокоиться.
– Он сейчас ищет Пашкевича.
– Кто ищет?
– Гордеев. Виталий Федорович ему про него рассказал. Он говорит, что убийцу нужно искать не в «Интерсвязи», а там, где папа в последнее время вел свои дела.
– Это Проскурец так сказал?
– Да.
– И Гордеев его послушал?
– Да. А что?
– Нет, ничего, – ответил Михаил. – Просто интересно. Интересно, откуда Проскурец знает про дела Волкова. Они же, после того как Волков ушел, почти не встречались.
– Не знаю. А разве это важно? Знает, не знает, какая разница?
– Никакой разницы, ты права. Просто интересно, и не более того. Но я думаю, что Виталий Федорович погорячился, рассказав про Пашкевича. Во всяком случае, Пашкевич Гордееву ничего существенного не даст. Да Пашкевича соседи знают только как работника торговли. Он же до сих пор – сплошной почтовый ящик. Я имею в виду его законспирированный статус. Даже жена толком не в курсе, чем он там занимается.
– А почему это тебя так волнует? Я и не знала, что ты его тоже знаешь.
– Я его не знаю.
– Тогда откуда у тебя такие подробные о нем сведения?
Михаил вылил в стаканы остатки вина.
– Хочешь тост? – спросил он.
– Валяй, – ответила Лена.
– За нас!
– Что ж, весьма ёмко, – сыронизировала Лена.
Возвратив на стол уже пустые стаканы, они снова посмотрели друг на друга, но только это уже был не тот взгляд, что при встрече, а какой-то вялый, почти безжизненный. Их разделяла не то стена времени, не то пропасть мировоззрений. Словом, им больше не о чем было говорить.
Около одиннадцати утра команда людей в штатском – следователи Мосгорпрокуратуры и оперы МУРа во главе с Омельченко – оккупировала «Интерсвязь», хладнокровно роясь в сейфах, засев за офисные компьютеры. Обычная процедура, именуемая «изъятие и выемка документации». Согласно плану, выемка даст бумаги, которые лишний раз подтверждают заинтересованность Проскурца в физическом устранении Владимира Волкова. Дело верное. Даже если эта заинтересованность будет иметь весьма условный, косвенный характер, ее будет вполне достаточно, чтобы взять Проскурца под стражу. Улика "А", то есть кейс из крокодиловой кожи, превращает любую косвенную бумагу в прямое доказательство. Представленные следствию, а затем и суду, они сделают свое дело на пять с плюсом. Таким образом, миссия стратега Омельченко будет исполнена с блеском.