– «Случилось, случилось», – ворчливо передразнил Шварц. – Не могу больше так! Все, хватит с меня! Уеду, ей-богу, плюну на все и уеду! Сколько можно так жить: выкручиваться, рисковать, всего бояться? Господи, за что? За что мне такие муки? Почему в этой стране все не как у людей, а? Почему в Германии губернатору никто стволом в морду не тычет, господи?!.
Продолжая стенать, Шварц стащил с себя туфли, пиджак, галстук, бросил все на пол, в носках прошлепал в кабинет и рухнул на кожаный диван лицом вниз.
– Маша! – снова крикнул он через некоторое время, не обнаружив подле себя любящей супруги.
– Чего?
– Сюда иди!
– Толя, я занята.
Из спальни доносилось тихое жужжание. Шварц сполз с дивана и доплелся до спальни.
Жена сушила феном рыжую кудлатую пекинеску Джульку.
«Тьфу! Правду говорят, что каждая собака похожа на своего хозяина. Вылитая Машка, черт меня возьми!» – подумал Шварц, невольно сравнивая физиономии собачонки и жены.
Шварц плюхнулся на широкое ложе, так что водяной матрац под его грузным телом заходил ходуном.
Джулька взвизгнула.
– Толь, ну нельзя же так бабахаться, в самом деле! Ты ее потревожил.
– Меня скоро убьют, – ответил Шварц.
– Ты это третий год говоришь, – ничуть не испугалась супруга.
– Сегодня один запер в своем кабинете и в рожу мне пистолет наставил.
– Свинья, никакого уважения, – согласилась жена. – Чего хотел?
– «Чего, чего»… А чего все они хотят? Чтобы я конкурентов придушил.
– А ты?
Шварц в ответ тяжело застонал.
– Все-таки ты бесхарактерный, – пожала плечами жена. – Я не знаю, как ты так позволяешь им с собою обращаться?
Слушая супругу, Шварц тихо скрежетал зубами.
«Тебя бы, умную такую, на мое место!» – хотел он ответить со злостью, но осекся.
Супруга вдруг представилась ему в новом свете: в пудреном парике, с мушками на разрумяненном лице, в кринолине с голубой муаровой орденской лентой через плечо, она объявляла свою монаршую милость коленопреклоненным гвардейцам.
«М-да, – подумал про себя Шварц, – пожалуй, эта навела бы железный порядок».
– В общем, Маша, придется тебе в Мюнхен полететь, – сказал он вслух.
– Зачем?
– Останешься там, пока от меня сигнал не поступит, что все в порядке.
– Не хочу я в Мюнхен, что мне делать среди немцев? Ох, господи, да не поеду я! – возмутилась супруга. – Да меня от одного немецкого языка тошнит!
Обладающий типичным немецким характером, Шварц никак не прореагировал на такой оскорбительный выпад. Приобретенная русская леность мешала. Он только перевернулся на другой бок, чтобы лучше видеть жену.
– Маша, дело серьезное. На этот раз меня, кажется, возьмут за жабры. Они обещали добраться до наших счетов в Германии.
– А что, могут заморозить счета? – испуганно похлопала ресницами жена.
– Они могут все. Внучатам угрожали, – с дрожью в голосе вспомнил Шварц. – Говорили, что после моей смерти им ничего не достанется, будут с Ленкой в хрущевке жить. На свою зарплату!
– Ох, господи!
Маша плюхнулась на мягкий пуфик перед туалетным столиком, всплеснула руками:
– Толя! Да что же это такое?
– Я тебе говорил, – со злостью напомнил Шварц. – Обнаглели, мерзавцы. Такого еще не было. Да пару лет назад… Эх, что говорить! Тьфу! Наставил на меня пушку, сволочь, говорит: один раз тебя не взорвали, другой точно взорвем, в трехлитровую банку соберут все, что от тебя останется…
– Ленка мне ни за что детей не отдаст, – не слушая жалобы супруга, в ответ своим мыслям проговорила губернаторша. – Я говорю: детей надо увезти в Германию от греха, но Ленка… Ох, не знаю, что с ней делать!
– Что она, опять?..
Супруга развела руками:
– Я уж тебе даже рассказывать не хотела, чтобы не расстраивать.
Шварц сел на кровати.
– Говори, раз начала. Что Ленка опять устроила?
– Ужас!
Их единственная дочь Елена в последнее время совсем свихнулась. Вместо того чтобы активно пользоваться дарами отцовского высокого положения, тридцатилетняя мать-одиночка, заядлая гринписовка и феминистка Елена Шварц возглавила общественную организацию «Чистая Сибирь». Кроме того, теперь в ее двухкомнатной квартире находился временный офис молодежного просветительского центра «Белая гора».
– Сказала, что они работают над какой-то там международной программой исследования вредных выбросов… Ох, я ничего не поняла, кроме того, что они затеяли бучу из-за отсутствия фильтров… или очистных колодцев… Короче, того самого! Ну, на что тебе из бюджета пару лет назад деньги перечисляли.
Жена сделала большие глаза.
Шварц взялся за голову.
– Не помню… Ничего не помню, что там мне перечисляли! Маша, у меня что-то с памятью!
– Пей ноотропил! – процедила неумолимая супруга. – Говорят, помогает. А то, что тебе на очистные сооружения для предприятий города перечисляли, даже я помню. Мы тогда эту квартиру сообразили.
– И тебе колье бриллиантовое, – автоматически дополнил Шварц.
– Да! И колье! – почему-то разозлилась жена. – А что же мне, жене члена Совета Федерации, в пластмассовой бижутерии ходить? Ты лучше о дочери подумай!
– Да… о дочери, – собрался с мыслями Шварц и воскликнул: – И это родная дочь, – и, помолчав, добавил ни с того ни с сего: – Бразилия!
Супруга опешила.
– А при чем здесь Бразилия?
– Или Мексика? Чью лабуду ты смотришь каждый день по телевизору? Как три дочери родного отца ограбили подчистую…
– А, ты про бразильский сериал! – с облегчением вздохнула супруга. – Почему лабуда? Очень даже хороший сериал. Наши такой не снимут.
– Вот я и говорю, Бразилия у нас дома творится. Родная дочь! Я ее на руках носил. На лодке по пруду катал! В первый класс за руку вел! Косички заплетать учил… А она на меня своих экологов натравит и не почешется. Вот и вся благодарность. Я плохой, я у страны деньги украл. У какой страны? Что эта страна хорошего тебе сделала? Только грабила, грабила и грабила, да еще издевалась. У такой страны украсть – все равно что свое обратно забрать.
Губернаторша села рядом с супругом, обняла его за плечи, чмокнула в щеку.
– Умница моя. Да не расстраивайся ты так, Толя! Я тебя понимаю. Ты для нее старался. И для меня. Для семьи, одним словом.
Шварц уткнулся в плечо жены и смотрел увлажнившимися глазами на беззвучный телевизор, где очередные мексиканцы решали очередные семейные проблемы.