— Крамской, — оборвал его мучения мужчина.
— Грязнов… Вот показания по своему делу хочу дать…
— Завтра, все завтра. — Крамской с минуту смотрел сквозь Дениса, прежде чем узнал его. — И Эдуарда Николаевича не жди. Нет его больше. Машина сбила.
— Я знаю, это все при мне случилось.
— А в протоколах не указано. — Следователь несколько раз перевернул одну и ту же бумагу. — Как ты там оказался?
— Мы планировали встретиться вчера вечером. В десять, у его дома.
— Зачем?
— По делу.
— А куда исчез?
— За убийцей поехал.
— Так ты и там был? — Крамской опять завертел бумагами. — И где? И нету тебя! Хватит мне голову морочить!
— Все просто. Когда приехала опергруппа, я отошел в сторону, не хотел светиться.
— Ты всюду — и нигде тебя нет! — Следователь откинулся на спинку кресла. — Честно скажу, если бы Эдик не вмешался, я бы никогда тебя под подписку не выпустил. Сидел бы у меня как миленький.
— У вас еще будет возможность.
— Не сомневайся. Я тебе очную ставку устрою. Посмотрим, как ты там запоешь.
— Хрен с ней, со ставкой, вы личность установили?
— Не стой над душой. — Крамской взглядом указал на стул и поднял телефонную трубку: — Алло, это Крамской беспокоит. Что у нас там с пальчиками?.. Целый день буду у себя. Ну жду…
Денис положил перед ним портфель Лидского и бумажку, найденную в морге.
— Что это?
— Почерк узнаёте? Он сказал мне, что нашел что-то очень важное. Грязнов с мольбой смотрел на Крамского, а тот в свою очередь со всех сторон рассматривал бумажку. — Но при нем было только это дело и эта записка.
— Дело, между прочим, старое, из архива, — сказал следователь, изучив картонную обложку. — И Эдик его не вел.
— Я просмотрел, там нет ничего такого! Парень обвиняется в краже. Как его там?
— Веденский. — Крамской сверился с документом.
— И при чем здесь какой-то Веденский?
— Эдик просто так взял из архива старое, никому не нужное дело и пошел с тобой встречаться. Да мало ли зачем оно ему понадобилось?
— Он кого-то спугнул… И его сразу убили…
— Скорый ты какой! С этим еще разобраться надо.
— Ну конечно! Такое вот случайное дорожно-транспортное происшествие!
— Ты чего от меня хочешь?
— Элементарной помощи и понимания. Эдуард Николаевич был не только вашим другом, но и моим.
— Секунду… — Крамской встал из-за своего стола и подошел к столу Лидского: — Иди сюда…
Рваные края записки точно совпали с такими же рваными краями на листе перекидного календаря.
Рядом с календарем лежала шариковая ручка. Денис чиркнул ею по бумаге. Чернила оказались идентичными.
— Шестнадцатое июля, вчера… — задумчиво произнес Крамской. — Он торопился…
— Может, в сейфе что-нибудь оставил?
— У нас общий сейф… Нет там ничего…
— А в столе?
Грязнов попробовал открыть ящик, но он был заперт. Немного помедлив, Крамской вынул из кармана перочинный нож, вставил лезвие в зазор между ящиком и крышкой стола и с силой надавил на рукоять. Дерево хрустнуло, ящик открылся.
Денис вынул из него две толстые картонные папки — уголовные дела.
— …Гаврилюк Юрий Владимирович, семьдесят второго года рождения…прочел на обложке Крамской. — Статья за разбой. А это что? Вымогательство… Шиянов Александр Иванович, семидесятого года рождения. Что-нибудь тебе дает?
— Пока нет…
— Чаю хочешь?
— Хочу.
— Или покрепче?
— Или покрепче.
Крамской достал из сейфа початую бутылку коньяка, продул стаканы, наполнил их почти до краев.
— И пусть земля ему…
Они молча выпили.
— А денег я не брал, — занюхав рукавом, сказал Грязнов.
— Да знаю, — уже совсем по-дружески махнул рукой Крамской. Отпечатков нет, магнитофонная запись сфальсифицирована.
— Что, давят?
— Еще как. Ты приходи завтра утром, часам к десяти. Выведем этого жлоба депутатского на чистую воду.
— Кажется, он хлопнуть меня собирался.
— Это хорошо. Угроза убийства. Очень хорошо.
Седой в сопровождении нескольких угрожающего вида парней приближался к офису мадам Некрасовой.
— Вот он. — Самохин толкнул в бок Щербака.
Они сидели в новенькой «десятке» метрах в двадцати от входа в офис, на противоположной стороне улицы.
Щербак встрепенулся, поднял к глазам фотокамеру и быстро сделал несколько снимков.
Седой и его компания скрылись за дверью.
— Ты только не трепись. — Самохин плеснул кофе в термосную крышечку.
— А когда я трепался?
— Вообще никому ни слова, понял? В курсе только Грязнов.
— Старший? Младший?
— Догадайся с двух раз.
— Самодеятельностью, что ли, занимаемся?
— Не простой — художественной.
Не прошло и двух минут, как из дверей офиса выпорхнула Некрасова и, увидев, что к остановке подкатывает автобус, припустилась бежать, цокая тоненькими каблучками по тротуару.
Щербак снова щелкнул фотокамерой.
— Пленку береги, — сказал Самохин. — Я тебе не Рокфеллер.
— Чтобы Рокфеллером стать, надо за каждую копейку давиться, а ты девяносто пятым заправляешься. Вон у нее учись! Такая цыпа, а на автобусе!
— Проводим? — И Самохин завел двигатель.
Через пару остановок Некрасова вышла из автобуса, сверилась с какими-то записями, повертела головой, затем спросила что-то у прохожего. Прохожий задумался на секунду, после чего показал рукой в сторону высотных домов.
— Да она нас с тобой к Грязнову привезла! — удивленно воскликнул Самохин.
— К какому?
— Да ты чего, сам не видишь?
— А там, гляди! — Щербак смотрел совсем в другом направлении. — Пожар, что ли?
Из окна на шестом этаже валил черный густой дым, лопались стекла. Красные машины заполонили весь двор, пожарные суетливо раскатывали рукава брандспойтов. Из подъезда выбегали перепуганные жильцы и сливались с толпой зевак, которая с каждой секундой становилась все больше и больше.
— Вы Морозова не видели? — спрашивал Денис всех подряд. — Участкового нашего не видели?
— Здесь я, здесь!
Морозов был весь в саже, форменная рубашка насквозь пропиталась потом. Прикрываясь ладонью от солнца, он участливо наблюдал за тем, как пожарные пытаются попасть выдвижной лестницей в окно.