Внезапно ситуация резко изменилась. Я вздрогнул от криков. Навстречу нам неслась кобыла, которую пришпоривал немолодой, но крепкий мужик. Увидев Рудольфа, который правил телегой, он резко осадил лошадь, намереваясь повернуть назад. Но из-за поворота показались дрожки Домбровски, они догоняли всадника.
Он оказался в «котле». Остановил лошадь, спрыгнул и кинулся в придорожную рощу.
— Рудольф, убери его! — закричал Домбровски. Зингер остановил лошадь.
— Это же Шмаков! — закричал вдруг Чиж. — Стой! Куда ты? — Он ухватил Рудольфа за плечо.
— Не лезь, убью! — процедил тот, отдирая крепкую руку Максима и спрыгивая на землю. Через секунду он исчез в рощице.
— Что это за кино? — тихо спросил я.
— Это дед Шмаков! — отчаянно шептал Максим. — Отличный мужик! Я с ним сидел вместе. Его эти гады подставили.
— Какие гады? — спросил кто-то из бандитов.
— Так… Никакие. Я добегу до них, помогу найти… Максим спустился было с телеги.
— Сидеть! — рявкнул из своей повозки Домбровс-ки. — Богдан, прикажи своим людям не трепыхаться. Это наше дело, внутреннее. Дед этот убийца! Двух женщин в деревне убил! А теперь сбежать пытался!
— Хорошо, — вынужден был сказать я, и придержал Максима: — Ничего ты сейчас не сделаешь. И нас погубишь.
Из рощи донеслись выстрелы. Один, второй… Чуть погодя третий.
— Контрольный, — прокомментировал Олег.
АВГУСТ 1945, Дубровицы
День был бесконечно длинным. Собственно он начался еще ночью, после того, как Курт с бандой уехали, Вера в сопровождении Пелагеи и Васены дошла да бабы Терезы, местной травницы. Тереза заварила сонной травы, якобы для нее, Веры, которая мучается бессонницей. Отвар влили в самогон, и Васена попотчевала стражников — двух опухших от пьянства мужиков. Когда конвой устал и заснул, Вера открыла пилочкой амбарный замок. Еще около часа ушло на то, чтобы уговорить деда Шмакова ехать в город.
— Так я ж здесь семью оставляю, дочку, внучку, — возражал он. — Этот лиходей над ними расправу учинит!
— Не дам! — пообещала Вера.
— Да кто ж ты такая, чтобы его остановить?
— Это долгая история, а время не терпит. Поезжайте, пожалуйста! Ваше спасение во Львове! Здесь вы в полной их власти!
Она говорила ему те же слова, которыми убеждала Пелагею.
— Так мне бы с дочкой погутарить, как же я без ее согласия.
— Да она согласна! Но, конечно, нужно поговорить. Проститься, то есть попрощаться до встречи, — поправилась Вера, ругая себя за невольную оплошность.
Был долгий разговор с Пелагеей. Шмаков наставлял дочь, как ей жить, если с ним что. Как кормиться, кого держаться. А лучше уехать к сватье в Мукачево… Пела-гея ревела, Вера нервничала, проклиная про себя деревенскую медлительность и обстоятельность: время утекало сквозь пальцы. Потом Шмаков долго любовался спящей внучкой, утирая слезу.
Тем временем начинало светать. Идти через село становилось опасно. Решили, что дед Кузьма пойдет лесом к реке, где паслись в ночном лошади, в том числе его кобыла Игрунья.
— Эк, кабы председателевы кони были. Они у него огонь! А моя Игрунья — одно название. Старая уже. Ну, да что ж делать, какая есть.
Наконец он исчез за деверьями, и Вера перекрестилась. Ей казалось, что операция по освобождению друзей Максима займет много времени, что Шмаков успеет добраться до города, до отдела НКВД — она подробно объяснила ему, какая именно улица ему нужна.
Она гордилась собой — одна, без мужчин, она спланировала и осуществила побег Шмакова, значит, и их побег с Максимом осуществится!
Мы вернулись в село после полудня. Курт был мрачнее тучи. Соскочив с дрожек, он кинул мне:
— Богдан, идем со мной! Затем Рудольфу:
— Кто караулил Шмакова? Привести!
— А те, двое? — Зингер указал глазами на Орлова и Сташевича, стоявших возле крыльца.
— Пусть ждут! Ребята, покараульте!
Трое бандитов и так уже взяли моих ребят в кольцо.
— Что-то не пойму я, — тут же взвился я. — Это для чего же нас вызволяли, чтобы в новую тюрьму посадить?
— Тише, мужик! Мы пока что только разбираемся, что к чему, — процедил Домбровски.
— Ну, идем, поговорим!
Он распахнул дверь сельсовета. Прежде чем войти внутрь, я оглянулся и увидел, каким ненавидящим взглядом обменялись Чиж и Зингер.
«Нехорошо это. Чиж себя обнаруживает! Что с парнем?» — думал я, заходя в низкую комнатенку — кабинет председателя.
Домбровски сел, кивнул на другой стул. Каждый чувствовал настороженность другого. Оба мы были напряжены, думая о своем.
Я прикидывал мысленно, когда прибудет группа захвата. «Кукурузники» не зря болтались над дорогой — они, так сказать, отслеживали конечную точку нашего пути — место, где скрывается неуловимый главарь диверсионной группы, опытный и опасный диверсант Курт Домбровски. Он же милейший Мирослав Иванович, председатель Дубровицкого сельсовета. Вот ведь хитрый лис!
Потому так долго и не могли накрыть их — представитель советской власти, к тому же в заброшенном селе, он не вызвал подозрений.
Ввиду того, что завтра в городе должен был состояться праздник Победы, было принято решение брать группу Домбровски не дожидаясь очередной провокации. Кто их знает, что у них на уме… В общем, группа захвата должна появиться через час-полтора, прикинул я.
Жаль убитого старика, вспомнил я отчего-то Шмакова. И то, как расстроился из-за этой смерти Чиж. Но что поделаешь. Видно, крутая тут у них в мирной деревне заваруха была, если из-за деда этого Домбровски развернул свои дрожки, кинулся в погоню. Я взглянул на противника.
Холодное, жестокое лицо с широкими волчьими скулами, непроницаемые глаза, не то серые, не то черные. Зверь. Опасный зверь. Но уже почти в клетке… О чем думает?
Домбровски думал о том, что гибель диверсантов в Карпатах, по сути, срывает запланированную акцию; что Вера, к сожалению, оказалась права — без этих удальцов ему не справится. Но в процессе акции нужно сделать все, чтобы их уничтожить. Особенно этого юного прощелыгу, остзейского немца. И еще ему очень не нравились самолеты, что кружились над дорогой то в сторону гор, то обратно. Разведывательные полеты — не осталось ли кого для зачистки? Но там зачищать уже некого. Плюнуть бы на все, на эту акцию чертову и уехать сегодня же. Но нельзя — он обязан довести дело до конца. Одно дело вернуться со щитом, другое.
Он кашлянул, заговорил:
— За тобой должок, Богдан Станько!
— А я долги отдаю. Всем и в срок, — многозначительно ответил я.
— Так ты знаешь, где тайник Казимира?
— Знаю.
— И где же?